Полудённое море - [6]

Интересные и скучные вещи перемежались в речи Павла Григорьевича так, будто Лета принимала контрастный душ. Вот, кажется, от уныния у неё уже зубы сводило, тянуло чем-нибудь отговориться и поскорее сбежать, — а в следующую минуту она вся загоралась от любопытства.

— Как оно может не впустить? — удивилась она. — Там же нет никакой преграды. Мне мама рассказывала: оболочка сферы при входе не чувствуется вообще никак. Одна видимость.

Павел Григорьевич засмеялся.

— И тем не менее, до неё можно не добраться. Если корабль сильно фонит и шумит, он будет проскальзывать по краю сферы. Упереться в оболочку, как в стенку, действительно нельзя. Но можно просто не доплыть до неё. Я слышал одну историю. Не поручусь, что правда, сам не видел и не знаю лично никого, кто был на том судне, но я склонен поверить. Это было коммерческое судно. Они тщательно проверились, все показатели были ниже нормы — но кто-то на борту слушал музыку. Слушал, как это называется… попсу в телефоне. Честно говоря, сомневаюсь, что Полудённое Море разбирается в музыке, но пусть будет попса в телефоне… Так вот: капитан в последний момент догадался, в чём проблема, отобрал этот телефон, и судно всё-таки прошло внутрь сферы.

Лета рассеянно кивнула.

— А знаете, кто идёт нам навстречу? — Павел Григорьевич тронул Лету за локоть. — Это Лёшенька, наш полудённый штурман…

Лета страшно боялась, что кто-нибудь из отдела кадров всё расскажет матери, но Павел Григорьевич её успокоил. Он обещал всем объяснить и всех уговорить. Лета не очень-то ему верила. Со своими тридцатью плаваниями он был чистый учёный, а не чистый уговорщик… Но он не подвёл, и никто действительно не обмолвился Марине Витальевне о том, что Виолетта перевелась. А потом мама сама на пять месяцев ушла в море, и Лете стало не о чем волноваться — разве что о том, кто будет поливать цветы в их отсутствие.

Возвращался «Зубарев» в середине сентября. Лета уже знала, что к этим числам в институте только-только установится расписание. Ничего важного она не пропускала. Сказать по чести, она не слишком-то ценила институт. Туда добираться от дома было недалеко, вот и все его достоинства.

Как только её перевели по документам, мечта о штурманском училище ожила. Порой Лета открывала его сайт, ту страницу, где рассказывалось о тестировании полудённых, и заново, в тысячный раз читала об испытании. Или даже не читала — просто оставляла страницу свёрнутой. Ей самой это напоминало какое-то суеверие, вроде пятака в туфле во время экзамена — глупое, смешное, но неотвязное.

В рассуждениях Леты логики было немногим больше, но она чувствовала странную уверенность в своей правоте. «Я пойму, — говорила она себе. — Я пойму, когда попаду в Полудённое Море. Я почувствую, смогу ли я водить корабли…»

Лета задумчиво поковыряла ногтем наплыв краски. Вокруг было море, только море, спокойное, искрящееся, солнечное, и солнце над ним. «Зубарев» шёл к заранее рассчитанному гидрологами сегменту. Менялись морские течения — становились быстрее и холодней. Точно указать место, где взойдёт Полудённое Море, никто не мог, но квадрат указывали почти безошибочно.

В стороне полудённый штурман Лёша флиртовал с двумя девушками одновременно. Одна из девушек была скорей тётушкой, но Лёшу это не смущало. Он шутил и сам смеялся, размахивал руками и раздаривал комплименты.

— Вадим, — спросила Лета, — а Лёша сколько раз ходил на полдень?

Она успела выучить, как это правильно называется по-морскому: обязательно «на полдень», а не «в полдень» и тем более не «в Полудённое Море».

Вадим вздохнул.

— Это плавание — четырнадцатое.

Лёша ловко прошёлся колесом. Девушки завизжали.

— Дай угадаю, — сказал Вадим. Улыбка его показалась Лете печальной. — Ты про эту… фольклорную историю, да?

— Какую историю?

— О том, что Полудённое Море срезает с человека все слабости и оставляет только то, что сильно и жизнеспособно.

Лета нахмурилась. Не сразу она поняла: Вадим говорит о том же, о чём говорил Павел Григорьевич.

— Это сказка, — продолжил Вадим, не дожидаясь её ответа. — Посмотри на меня. Положим, я не в четырнадцатый раз иду на полдень, а только в одиннадцатый, но всё равно. Никаких слабостей, к счастью или к несчастью, полдень с меня не срезал. Каким я был, таким остался.

Он похлопал Лету по плечу. Лета улыбнулась.

— Может, у тебя нет слабостей?

Вадим фыркнул.

— Есть. Одна.

— Да?..

— Прямо передо мной стоит, — лукаво сощурившись, сказал он, и Лета вынужденно засмеялась.

В глазах Вадима она по-прежнему угадывала печаль.

— Сегодня идём, — сказал Лёша.

Он выглядел полупьяным. Рассеянно улыбался, таращил глаза по сторонам и, пока шёл, всё время цеплялся за поручни, хотя стоял штиль.

— Сегодня? — невольно переспросила Лета.

Было без четверти десять утра. Три часа назад «Зубарев» встал на якорь. Вокруг не было ни единого ориентира — только неподвижное море и чистое небо, сколько хватало взгляда. Но Лета успела сбегать к учёным, и Павел Григорьевич показал ей на электронной карте схему здешних течений и тот квадрат, который рассчитали гидрологи.

— Люблю я это дело, — вдохновенно сказал Лёша.

Ему не нравилось прозвище «полуденец» — говорил, похоже то ли на «полдник», то ли на «птенец»… Лета не могла отвязаться от мысли, что он — прямо живая иллюстрация к тем памятным словам Павла Григорьевича. От природы Лёша был разговорчивым и весёлым, и, выходит, с каждым плаванием становился всё жизнерадостней, всё болтливей. Душа компании, рубаха-парень. Но глаза у Лёши были счастливые, и его причуды не отталкивали. Он всем нравился и почти никому не надоедал.