Полтора года - [47]

Об этом я узнала от нее самой.

Мы сидели в маленькой комнате. Девочки давно спали. В эту ночь я домой не пошла. Я уложила ее, когда уже начало светать.

Теперь мне надо собраться с духом, чтобы вывести это на бумаге. Нет, никаких подробностей. Одна строка. Отчим, которому она верила безоглядно, которого называла и считала отцом, оказался… Негодяем? Подонком? Скотом? Все мало, все слабо, все бледно.

Теперь о матери.

К матери у Лары было отношение особенное. Стоило маме задержаться на работе, Лара уже не находила себе места, простудиться — девочка умирала от беспокойства… Сейчас она не сомневалась: если мама узнает, она не сможет жить. Нет, мама не должна была узнать!

Я даже представить себе не могу, как спустя несколько дней, когда мама вернулась из командировки, Ларе удавалось изображать прежнюю благополучную девочку. Она даже пошла с ними на концерт. Бетховенский абонемент был приобретен давно, и они всегда ходили втроем. На этот раз Лара хотела что-нибудь придумать, отговориться. Но взглянула на встревоженное лицо матери — и пошла.

— Я всегда буду помнить эту симфонию. Она про то, что было со мной.

Это сказала мне Лара.

Не знаю, что сталось бы с ней, с ее душой, если бы она еще какое-то время продолжала жить этой непереносимой притворной жизнью, которая раздирала ее. Но это кончилось. Вдруг. В одну минуту.

Она вернулась из школы раньше, чем должна была. Они не расслышали стука хлопнувшей двери и продолжали разговаривать. Лара не успела расстегнуть пальто, когда поняла все. Мама знает. Узнала тогда же. Видимо, отчим, не сомневаясь, что девочка расскажет все матери, поспешил опередить ее… Впрочем, это мое предположение. Лара сказала только:

— Когда я узнала, я не могла жить.

В эту ночь она впервые не ночевала дома. До утра бродила по городу. Дальше — случай. Она встретила девочку, которая когда-то училась с ней в одной школе. Теперь не училась нигде. Жила в отдельной квартире. Отец был в тюрьме, мать в психиатрической больнице. У девочки было странное прозвище — Моисевна.

Вот у этой Моисевны Лара и нашла пристанище.

Мне кажется, это чужое разоренное гнездо в каком-то смысле спасло ее. Вот такое антипедагогическое рассуждение. Но ведь бывает, что тонущий спасается, ухватившись за гнилую доску.

Здесь собиралась разношерстная компания подростков. Кое-кто из них давно уже был под присмотром милиции. Лара с любопытством наблюдала эту незнакомую ей доселе безалаберную, бездельную, бесшабашную жизнь. Успела ли она в какой-то мере привыкнуть, втянуться в нее? Такое ведь тоже нельзя исключить. Нет, не думаю. Она Допыталась было навести там свои порядки. Однажды вылила в раковину бутылку водки, на которую они с известными усилиями «скинулись». Это могло бы обернуться для нее серьезными последствиями. Но Моисевна со вздохом достала припрятанную пятерку и избавила ее от возможной расправы.

Я иногда со страхом думаю, как сложилась бы Ларина судьба, не попади она к нам. Да, это так: наш строгий дом с его суровыми, не знающими поблажек порядками, где девочки на полтора года отрезаны от семьи; где они, такие разные, иногда несовместимые друг с другом, вынуждены жить под одной крышей; иногда этот нерадостный дом благо даже для таких чистых душ, как Лара.

У нас Лара заняла свое, особенное место. Собственно, так можно сказать о любой оказавшейся здесь девушке. Место каждой среди всех определяется многими обстоятельствами. Но в первую голову тем, что собой представляешь. Редко кому удается прикинуться, «свернуться шлангом» (выражение Венеры). Но даже и этих в конце концов распознают. Лара была такой, какой была.

Она недолго держалась особняком. По самой своей натуре, деятельной, доброй, милосердной, она не могла оставаться равнодушной к тому, что ее окружало.

В нашей замкнутой многосложной жизни, где сталкивается столько характеров, трудных, взрывных, часто исковерканных прежней жизнью, не всегда легко разобраться и иному воспитателю. Лара вошла в эту жизнь естественно и просто — вникая в чужие беды, радуясь чужим радостям, страстно вмешиваясь, когда требовалось кому-то помочь. Я не помню, чтобы ей когда-нибудь изменило чутье. В ней словно была натянута струна, мгновенно отзывающаяся на правду, отмечающая любую фальшь. Вряд ли девчонки вдумывались в природу этого милого благородного характера. Они просто видели, что их новой подруге можно довериться вполне. У нас часто можно было услышать в разных вариантах: «Не веришь? Спроси у Лары».

Вскоре Лара стала командиром группы.

Сейчас у меня хороший командир. Но не Лара, нет. С Людой она мне не поможет.

А ведь это тревога за Люду заставила меня вспомнить Лару. Насколько ей, Люде, было бы легче, если бы с нами была Лара. О себе я уже не говорю.

…Когда утром я приходила в училище и находила среди других ее темную гладкую головку, встречала ее дружелюбный милый взгляд, что-то радостно прыгало у меня внутри. У меня никогда не было сестренки, а нам с папой очень хотелось, чтобы в доме была еще одна девочка.

Мы стояли с ней на автобусной остановке. На душе у меня было смутно. Я просто не представляла себе, как это я вернусь в дом, где уже нет Лары. Лара стояла рядом со мной очень задумчивая.