Полтора года - [46]

Вот такие мысли были. Других и не вспомню.

А тут не так. Вот сидишь, например, за машиной, строчишь и строчишь, руки свое делают, им думать не надо, а голова мается — то про то, то про другое, и думает, думает.

Вот сегодня маечки в горошек гнала, и вдруг — про Розу Гавриловну, инспекторшу свою, вспомнила.

Я к ней тогда давно уже заходить перестала. А ей без меня — ну ни жить, ни быть. То к нам домой забежит записочку оставит, то мать на работе разыщет, то ребятам во дворе накажет, чтобы непременно к ней явилась. А я не иду и не иду. Не до нее мне. Тогда она решила сама меня застукать. Не знаю уж, как узнала, где мы собираемся.

Помнишь, мы только за стол уселись, Петух в окошко выглянул, кричит: «Роза из колхоза!» Вы меня за занавеску пихнули. Я щелочку проделала, все видать.

Она в комнату входит. Ты из-за стола поднимаешься.

— У англичан, — говоришь, — есть такая поговорка. — И бац ей по-английски.

Она стоит ни бэ ни мэ. Тогда ты, так вежливо, культурно:

— Простите, я не предполагал, что вы не владеете английским. Эта поговорка означает: мой дом — моя крепость. Но поскольку мы люди русские, гостеприимные, присаживайтесь.

Она, знаешь, каких мужиков осаживала! А тут покраснела, стоит кулема кулемой. А я за занавеской прямо давлюсь, ну прямо на пол валюсь от смеха.

А сейчас думаю: ну чего ржала-то? Ведь вовсе ничего смешного.

Потом другое полотно пошло, в цветочек, я про другое вспомнила. И опять про невеселое, неприятное — как я билеты в кино купила, раз, потом другой, а потом в урну выбросила: ты так и не пришел… Но ведь правда, Валерочка, что прошло, никогда не вернется, так зачем же, зачем вспоминать? Вот и не буду вспоминать. Тем более кончать пора.

Сегодня снова, с острым чувством потери, думаю о Ларе. Вспомнила тот давний день, когда я впервые увидела ее. Как мы вдвоем сидели в кабинете Б. Ф. и я в каком-то непонятном для меня самой порыве взяла и разорвала ее бумаги. И именно этот необдуманный непредсказуемый поступок и определил с первого же дня наши с ней отношения. Не знаю, что получилось бы у меня с ней, не соверши я этого безрассудства. Может быть, ошибаясь, спотыкаясь, наугад, на ощупь, я и нашла бы к ней путь. Но вполне могло случиться, что нет, не нашла бы. И это было бы для меня крупной непростительной ошибкой. И может быть, бедой для нее.

А возможно, пришло мне сейчас в голову, такие необдуманные интуитивные действия и есть в нашем деле самые правильные? И мне вообще следует больше доверяться собственной интуиции? Ох, ох, молчала бы лучше, кому-кому, а тебе-то уж никак не следует экономить серое вещество… И все-таки с Ларой это был хотя и необдуманный, а все-таки правильный ход. Она тогда же, сразу и до конца, поверила мне.

В тот последний день, когда Лара уезжала от нас, и мы стояли на автобусной остановке, и все было уже переговорено, она сказала:

— Какое это все-таки счастье, что я попала к вам, а не к кому-нибудь еще.

Возможно, другой на моем месте сказал бы: ну почему, разве у нас плохие воспитатели! Что-нибудь в этом роде.

Но я сказала:

— Да, Лара, да! И мне тоже исключительно повезло, что ты оказалась у меня.

Есть наверное что-то не вполне профессиональное в том, что я испытываю к своим воспитанницам. Я к ним слишком привязываюсь, и расставание часто бывает болезненным, и я потом долго не могу привыкнуть к тому, что их уже нет со мной. И на первом месте среди тех, навсегда от меня ушедших, Лара.

Было в этой девочке что-то необыкновенно для меня привлекательное. Пожалуй, вот что: сочетание взрослости и какого-то совсем детского простодушия.

Я давно заметила: люди взрослеют по-разному. Одни раньше, другие позже. А есть такие, что и вовсе не взрослеют. Моя милая, дорогая мама, например, так и осталась подростком. Папа один раз сказал мне: «Мы же с тобой, Ириша, взрослые и должны уметь быть снисходительными». Мне тогда было тринадцать. Папа сказал это совершенно серьезно.

Но вот Лара с этим ее удивительным детским простодушием была в то же время взрослая. Впрочем, в ней не было ничего от той неприятной взрослости, которая отличает иных молодых людей и по существу сводится к элементарной грубой практичности. Практичной Лара не была. Ее взрослость была иного рода. Тонки и точны были ее суждения о людях. Лара была умна. Этот опыт не приобретешь скоростным путем. Ум иногда созревает рано. Это я тоже давно заметила. Опыт у нее, к сожалению, был трагический.

И об этом раннем, горьком, страшном опыте не было ни слова в ее бумагах. Когда я с чувством неловкости перед девочкой (Б. Ф. заставил-таки меня прочитать эти склеенные мною же страницы) листала их, мне казалось, что сквозь сухой деловитый тон всех этих справок, протоколов, решений проглядывает недоумение. Ну почему эта девочка, такая способная (справка о ее школьных успехах), такая одаренная (первое место в конкурсе на лучшее сочинение), с таким чувством ответственности (свидетельство секретаря школьной комсомольской организации), такая любящая преданная дочь (запись беседы с соседями), почему она вдруг ушла из дому, бросила школу, сдружилась с компанией, находящейся на примете у милиции? Бумаги сомнений не вызывали. Но почему?! Ответа в папке не было.