Полтава - [107]

Теперь Левенгаупт демонстративно поддержал королевский план. Возможно, это очень разумный план? Или рижский генерал-губернатор хочет добиться монаршей ласки своими умелыми действиями при взятии крепости? Его не принимали в расчёт под Веприком.

Король отреагировал на слова Левенгаупта:

   — Да.

Он тоже хлопнул по выпуклому бедру кариатиды и заторопился внутрь строения, мимо вытянувшихся и взволнованных генералов, которые вмиг поднялись из кресел, мимо духовника Нордберга, заторопился глядеть в свои бумаги, готовить новые приказы, а за ним побежал секретарь Гермелин, побуждённый даже не словами, а движением бровей.

Реншильд стоял, глядя вдаль сквозь садовые деревья.

А уж после того Гилленкрок шепнул Пиперу:

   — Возьмём Полтаву, минет неделя — что дальше? Новая крепость...

Граф пожал плечами:

   — В Стокгольме спросят, если нас ждёт неудача. Король неосторожен. Поражения приведут к переменам в политике европейских государств.

Он поглядел на Реншильда — тот почуял взгляд, оценил сочувствие, но не приблизился, по-прежнему глядел вдаль. Невзирая на утверждения Левенгаупта, и граф, и фельдмаршал были согласны с Гилленкроком — Полтаву брать не стоит. Реншильд, понятно, потому не согласился с Левенгауптом, что ему не понравилась такая готовность прислужиться королю. Получается, Левенгаупт снова хочет стать королевским советником, как и прежде. Король же хочет доказать, что его армия доныне не знала поражений. Если Левенгаупт захватит Полтаву, то, может, и он станет фельдмаршалом? А уж два фельдмаршала... Вперёд, на Москву, — вот что знает Реншильд...

   — Брать Полтаву начнёт Спааре, — добавил Гилленкрок Пиперу. — А не возьмёт — будут брать более опытные.

Граф поморщился. Гилленкрок желал и дальше издеваться над Спааре. Ещё из Польши, даже из Саксонии, от Альтранштадта, король платит Спааре жалованье как настоящему коменданту большого города.

Король вынырнул из невысоких дверей, в которых должен был наклонить голову, и пошёл на Гилленкрока. Гермелин, ростом ещё выше короля, перегнулся в поясе, неся под мышкой бумажные свитки. Гилленкрок заметил весёлый блеск в суженных королевских глазах. Возможно, короля взбодрил взгляд, брошенный на удачно написанный портрет Мазепы, который висит теперь в королевском кабинете?

   — Вы наш маленький Вобан, генерал, — сказал король, обводя глазами толстую фигуру квартирмейстера, где на животе последняя снизу пуговица грозила разорвать петлю. — Grand mardchal des logis. Вы обеспечите войско всем нужным для осады. В случае надобности.

Сравнение с Вобаном не могло не польстить Гилленкроку. Именно французы выработали большое военное искусство... Этим искусством прекрасно овладели и шведы.

   — Ваше величество, — задумался Гилленкрок, взвесив свои возможности и поняв, что здесь мало надежд стать вторым Вобаном, пусть и маленьким. — Под руками нету того, чего требует Вобанова наука.

Король пропустил замечание мимо ушей.

   — Московиты сдадутся, как только поймут, что мы действительно хотим взять крепость. Пока была лишь разведка. А войска на штурм поведёт генерал Спааре, — добавил он, обращая к генералу своё лицо.

Гилленкроку припомнился штурм маленького Веприка, однако он должен был сдержать свои слова. Напротив, стал соображать, как лучше начать земляные работы, потому что войска так сразу не возьмут крепости.

А через несколько дней змеистые апроши ползли уже к крепостному валу с западной и южной сторон — Спааре не взял крепости, и ни у кого не оставалось сомнений, что московиты успели хорошо закрепиться.

От речки Ворсклы, от оврагов к высоким валам не стоило и приближаться, а со степной стороны на высоком месте стояло много пушек. И ещё частым боем били оттуда царские солдаты. Даже какие-то обывательского вида люди встречали штурмующих отчаянным огнём. Нужно было их тоже принимать в расчёт.

Ещё в первый день, как только защитники Полтавы завидели апроши перед Куриловскими воротами, они, дождавшись, когда шведы уйдут в свой ретраншемент обедать, сделали вылазку и перебили охрану, а шанцевый инструмент прихватили с собою — потом хвастались с валов, что захваченное пригодится им для подсыпания собственных укреплений.

Гилленкрок посылал проклятия как осаждённым, так и королевским офицерам. Ему снова пришлось морочить себе голову в поисках нужного количества лопат и кирок.

Однако апроши приближались неумолимо. Вскоре шведские пушкари начали вкатывать в глубокие шанцы блестящие пушки. Бодрило само присутствие пушек. Оно явно волновало осаждённых.

Король приезжал из Великих Будищ порассуждать, как легче и быстрее взять город. Каждый раз он долго торчал в ретраншементе, построенном рядом с Полтавой, внимательно вслушивался, сколько московитского войска в осаде, внимательно расспрашивал Мазепу, который его сопровождал. А сам долго размышлял — и там, и в дороге до своей ставки. А когда в Великих Будищах в неказистом панском доме поднимался на просторное крыльцо с деревянными кариатидами, то улыбался виду расцветающего старого вишнёвого сада, милостиво слушал лестные речи полковника Понятовского, замечания духовника Нордберга, нашёптывания секретаря Гермелина. Входил в кабинет — со стены смотрел Мазепа. Потом, вечером, возле раскрытого в сад окна король сидел рядом с длинноногой и белокурой Терезой — она одна осталась при нём из женщин, вывезенных из Саксонии, — всех прочих он раздарил.