Польский рассказ - [52]

«Боже мой, — удивляется Зося, хватая ртом воздух и чувствуя, как под ней заскрипела тахта. — Неужто так хорошо мне было с Адамом? И вернулось это во сне! Адам, прости, что я тебя забыла».

Зося открывает глаза и на этом просыпается окончательно.

«Ну и разбойники эти воробьи, эдакий шум подняли! Галдят, будто невесть что случилось».

Чуть пониже затянутой на окнах шторы, под балконной дверью она увидела вдруг ярко-желтый отблеск солнца.

«Солнце! — обрадовалась она. — Наконец-то!»

Зося всегда старалась лечь повыше, так ей советовал врач: под головой у нее две большие подушки да еще под шеей думка. Зося глянула на будильник. Рано еще. Она глубоко вздохнула, стараясь глотнуть побольше воздуха. Прежнее чувство, с которым она проснулась, чувство какого-то щемящего душу счастья, уже покинуло ее. Теперь ей было просто, по-обычному хорошо. Она чуть приподняла голову, чтобы еще раз порадоваться солнечному блику под балконной дверью, и вдруг увидела на полу возле балкона какой-то сор. Снова шелушится лак! Стольких трудов стоило отлакировать балконную дверь, и опять!.. Вчера вечером она с таким усердием подмела комнату, и вот на тебе. Хорошо бы этим летом снова выкрасить и окно, и балконную дверь. Но где взять деньги? Зося вздохнула. Не стоит больше обманывать себя, делая вид, что в комнате она одна, что тут рядом за буфетом не спит Ага. Ну конечно, одеяло на полу, а девочка мерзнет, пижама на ней тонкая. А теплую надеть так и не захотела, попробуй уговори! Трудно с ней стало. И двойки у нее опять — по математике и по истории. Томек должен был бы ей помочь. Впрочем, какой из него отец!

И с каждой минутой, с каждой новой мыслью она все меньше перестает быть той, что так радовалась чириканью воробьев и солнечным бликам, она перестает быть Зосей, теперь она только бабушка Аги.

Двадцать один год она была Зосей в родительском доме, а потом тридцать пять лет была Зосей для Адама. Теперь только две старинные приятельницы называют ее по имени. Теперь она бабушка, а для соседей старуха Дыбутова! Старуха Дыбутова — смешно.

Зося хотела было приподняться, но тут же снова откинулась на подушки. Солнце солнцем, а ревматизм не унимается. Правой рукой она поддерживает окаменевшую левую руку. Осторожно поворачивается на бок. Вот так. Теперь она медленно спускает ноги на коврик. Выпрямилась. Ну наконец-то. До чего же больно! Если бы ей позволили вместо тахты поставить здесь кровать, подниматься по утрам было бы легче. Ведь все равно тут не комната, а склад, чем бы им кровать помешала? Одной рукой она оперлась о столик, потянулась, так что захрустели суставы. Каждое утро Зося думает со страхом, сможет ли она сегодня ходить. Она накинула халат, и ее обычный день начался. Прежде всего она подняла с полу одеяло и прикрыла Агу. «Какая же она большая», — удивляется Зося и сама не знает, радоваться ли этому или огорчаться. Пусть еще поспит. Несчастный ребенок.

Зося потихоньку выходит в переднюю. Никто в доме не умеет двигаться так бесшумно, как она. Боже мой, что творится в ванной! Хоть бы раз кто-нибудь за собой прибрал. Зося повесила на место полотенца Томека и Кази, брошенные на край ванны, переставила с умывальника на стеклянную полочку кружки, тряпочкой стерла с зеркала следы от зубной пасты и мыла. Мельком глянула на свое отражение в зеркале: запухшие глаза, шея как у ощипанной птицы, седые волосы рассыпаются в разные стороны. Лицо полоумной старухи. И никаких, никаких примет той прежней, настоящей Зоси, живущей теперь в обличье старухи Дыбутовой.

Она перевесила на место полотенце Аги. У нее есть свой крючок для полотенца, но она вечно вешает его к матери. Рассеянная страшно. Боже мой, боже, и зачем только Томек разошелся с Люсей! Разве он не видит, что Казя похожа на Люсю! Только что немного моложе, не такая толстуха и волосы у нее красивее. Томек называет Казю львицей, какая там львица! Впрочем, в лице у нее есть что-то кошачье, это верно. Неплохо было бы подтереть пол, но нет сил. Да, не забыть бы купить зубную пасту для Томека.

Зося осторожно проходит мимо дверей, ведущих в комнату Люси. Открывает в кухне окно. Ясень на дворе еще по-зимнему голый, а на кустах сирени молодые листочки. Славный у них дворик — особенно если глядеть на него сверху. Кончиками пальцев Зося осторожно притрагивается к листикам стоящей на подоконнике герани. Какое счастье, что цветы уцелели, не погибли за зиму в подвале. Не помнят зла. Она забыла их поливать, а они не обиделись. В сухих стеблях еще теплится жизнь. Послезавтра нужно пойти на кладбище. Томек собирался было туда на прошлой неделе, но вместо того, чтобы навестить могилу отца, отправился на матч. И так с ним всегда. Ни в чем нельзя на него положиться. Ни на кого нельзя положиться.

На газовой плите Зося греет воду. Так и есть! Вечером Казя не вымыла за собой тарелки. Ну а Люся? Люся сунула тарелку с грязной посудой под стол, чтобы ее не было видно. Совсем как ребенок. Чего не видно, того и нет. Любую работу всегда готова отложить. Впрочем, они знают, что бабушка утром вымоет. Зося потихоньку прибирает кухню. Ее движения строго рассчитаны. Все, что нужно, у нее под рукой.