Польский крест советской контрразведки - [22]

Махлина еще до революции сблизилась с соратниками Пилсудского и, в частности, с членом ПОВ Венявой-Длугошовским, который, по выражению Клячкина, «был у нас в семье как родной»[128]. Клячкин предположил, что именно сестра свела Веняву-Длугошовского с капитаном Лораном. Да и сама Махлина имела вполне хорошие разведывательные возможности, ведь она тоже работала в информационном отделе Наркомнаца и была достаточно близка к заместителю главы этого ведомства, одновременно и руководителю Польского комиссариата, видному польскому революционеру С. Пестковскому. По крайней мере, все выданные ей мандаты, отложившиеся в уголовном деле, подписаны именно этим должностным лицом[129].

Исходя из служебного положения «семейной резидентуры», можно обоснованно предположить, что Махлина и Клячкин были особо ценными агентами, которые наряду с прочим являлись источниками информации МИД Польши об арестах членов делегации польского Регентского совета в Москве. Не случайно в середине 1919 г. в НКИД от польской стороны последовало предложение обменять арестованного представителя Российского Красного Креста Ауэрбаха именно на Клячкина. Советское дипломатическое ведомство решительно отвергло такой вариант, заявив, что задержание в Вильно сотрудника РОКК незаконно и он должен быть незамедлительно освобожден. А что касается Клячкина, то он в судебном порядке осужден за шпионаж и не может быть освобожден[130]. Надо полагать, приговор ему вынесли крайне суровый, и, скорее всего, Клячкина уже не было в живых к этому времени. А вот его сестра сумела избежать ареста и успела переправиться в Польшу.

С французами контактировала и графиня М. Гуттен-Чапская, перебравшаяся после начала Первой мировой войны в Москву. Она была достаточно известна в польской общине — ее дядя К. Чапский много лет был городским головой в Минске. Имея родственные связи не только в Польше, но и в Германии, М. Гуттен-Чапская особо не скрывала свои германофильские симпатии в первый период войны и поэтому попала в поле зрения Контрразведывательного отделения штаба Московского военного округа. Ее подозревали в шпионаже в пользу Германии, однако веских доказательств реальной преступной деятельности графини добыто тогда не было. И вот спустя почти три года на нее обратила внимание уже советская спецслужба — Особый отдел ВЧК. Поводом для установления наблюдения за польской активисткой стали ее стремление расширить свои связи в центральных советских учреждениях и попытки выяснить важные политические сведения. Она пыталась найти выход даже на руководителя ВЧК — Ф. Дзержинского. Семью главного чекиста она знала с детства, поскольку имение Гуттен-Чапских — Станьково — находилось всего в нескольких километрах от имения Дзержинских недалеко от городка Койданово (ныне город Дзержинск Минской обл.) и старшие члены семьи могли общаться между собой[131]. Особисты задержали М. Гуттен-Чапскую в начале 1919 г. Она находилась под следствием несколько недель, но так же, как и царские контрразведчики, доказать ее преступные намерения чекисты не смогли. Пришлось ограничиться запретом выезда в Польшу и организацией периодического наблюдения за графиней. Задействовав все свои связи, Гуттен-Чапская организовала несколько обращений в ВЧК от Польского комиссариата Наркомнаца и отдела стран Запада НКИД РСФСР о разрешении ей выезда в Польщу, однако чекисты стояли на своем. Лишь в конце 1919 г., объявив графиню заложницей, в числе других поляков ее обменяли на группу польских революционеров, ранее арестованных в Польше.

А теперь, после такого важного (на мой взгляд) разъяснения о связях некоторых поляков с французской разведкой, вернемся к исследованию польского историка М. Волоса. По его утверждению, нелегальная сеть ПОВ на Украине была организована лучше, чем где-либо в России, и действовала там до 1922 г.[132] Но это не означает, что в других регионах, особенно в Белоруссии и Литве, организации ПОВ не проявляли своей активности. Просто М. Волос по каким-то причинам сконцентрировался только на Центральной России и Украине, лишь кратко упомянув о наличии связей КН-3 в Киеве с Минском и Вильно. Но по его же сведениям, подтверждаемым оперативно-следственными материалами ВЧК, нелегальные структуры ПОВ были созданы в местах расквартирования и непосредственно в воинских частях 1-го польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого еще в начале 1918 г. Кстати говоря, одним из их создателей был будущий начальник разведотдела КН-3, а позднее руководитель всей польской военной разведки И. Матушевский.

При создании ячеек ПОВ организаторы опирались, как правило, только на этнических поляков. Согласно данным переписи 1897 г., удельный вес польского населения в Белоруссии был достаточно велик — 8,2 % от всех жителей. В Минской губернии, занимавшей почти треть территории современной Белоруссии, поляки составляли 10,1 %[133]. А в Вильно поляков проживало еще больше — 30,1 %. В период 1914–1915 гг., когда боевые действия разворачивались на территории Польши, часть населения была выселена военными властями из прифронтовой зоны или сама выехала на восток, осев в Белоруссии. Здесь подданные польской национальности создавали разного рода общественные, а под их прикрытием — и политические организации. Возникли и структуры ПОВ. В Вильно в первой декаде сентября 1918 г. по инициативе польского капитана С. Бобятынского был учрежден «Союз военнослужащих-поляков города Вильно». В октябре того же года группа лиц учредила организацию «Самооборона Минской земли» с филиалами в уездных городах