Так уж сложилось, что изучение отечественной и в частности военной истории нашей страны концентрировалось в первую очередь вокруг революций и войн. А периодам между ними, представлявшим собой цепь относительно бескровных событий, с отсутствием ярко выраженной экстремальности, уделялось гораздо меньше внимания. Это в полной мере относится и к исследованию истории отечественных спецслужб. Достаточно просмотреть учебную и научно-популярную литературу, посвященную работе органов ВЧК — КГБ: явно доминируют насыщенные конкретными фактами разделы, посвященные Первой мировой, Гражданской, Великой Отечественной войнам, а также локальным конфликтам. Некоторым исключением является разве что период массовых репрессий, о которых написано на сегодняшний день, пожалуй, не меньше. Сказанное выше еще в большей степени характерно для публикаций об армии и флоте. Наиболее эффектно, как правило, содержание чекистской работы по обеспечению безопасности РККА и РККФ преподносится именно во время боевых действий, и прежде всего с внешним врагом.
Деятельность военного ведомства и его кадров всегда носила ореол беззаветного служения Отечеству, готовности и способности военных защитить страну от любого агрессора. Вскрывать недостатки, давать нелицеприятные оценки некоторым решениям в военной области, а также их авторам решались в советский период лишь единицы историков-исследователей. Такую тенденцию предопределило отношение высшего партийно-государственного руководства страны к вооруженным силам как к одной из основных опор власти сталинского и последующих режимов. Выступая на XVI съезде ВКП(б) в 1930 г., нарком и председатель РВС СССР К. Ворошилов прямо заявил о недопустимости критики военного ведомства[1].
Разрешалось говорить лишь о внешних угрозах для страны и армии, о иностранных разведках и состоявших у них на содержании разного рода эмигрантских центрах. А внутренних угроз жизнедеятельности РККА как бы вовсе не существовало. Отдельные сообщения о проникших в армию и на флот расхитителях народного имущества, религиозно настроенных военнослужащих, кулацких элементах и т. д. не меняли общей картины благополучия в войсках. Что касается органов госбезопасности, то их работа в частях и учреждениях РККА вообще не изучалась, публикаций на сей счет не имелось. И только немногочисленные статьи в грифованных внутриведомственных изданиях в некоторой степени затрагивали указанную линию деятельности ВЧК — ОГПУ. А тем временем в межвоенные периоды борьба именно с внутренними угрозами вооруженным силам составляла, пожалуй, львиную долю повседневного труда чекистов, имевших отношение к обеспечению безопасности Красной армии и Флота.
Лишь с конца 1980-х годов стали появляться сначала статьи, а затем и более объемные публикации о структуре и кадрах органов ВЧК — ОГПУ, задействованных в военной сфере, об их деятельности, направленной наличный состав РККА. Причем из общего контекста того исторического времени искусственно вырывались и всячески выделялись репрессивные элементы. У читателей однозначно формировалось убеждение в стопроцентной доказанности того тезиса, что органы госбезопасности только и занимались что репрессиями в отношении безвинных военнослужащих, приписывая последним разного рода преступления. Человек в военной форме представал абсолютно непогрешимым, любящим Родину и режим И. Сталина, делающим все для укрепления этого режима. Подобного рода образ переносился и на научно-техническую интеллигенцию, инженеров и конструкторов оружия и боевой техники. При этом абсолютно выпадали из поля зрения исследователей такие обстоятельства, как борьба различных группировок в командном составе, карьеризм отдельных военных, нездоровая, с использованием связей во властных структурах, конкуренция между конструкторами и изобретателями, в результате которой на вооружение принимались не самые лучшие образцы самолетов, танков, артиллерийских систем. Мы уже не говорим о личном отношении впоследствии репрессированных лиц к большевистскому режиму, лично к И. Сталину и К. Ворошилову.
Игнорируя указанные выше и многие другие факторы (влияние коллективизации и внутрипартийной борьбы, к примеру), зачастую невозможно разобраться во многих эпизодах нашей истории и не впасть в крайность при оценке исторических событий и персонажей.
Поэтому неудивительно, что многие авторы (историки и публицисты) при таком подходе не видят в нашем прошлом ничего, кроме трагедий и ошибочных решений.
Однако, и это следует подчеркнуть особо, нельзя впадать и в другую крайность — не видеть и не исследовать имевших место преступлений, проявлений субъективизма при оценке действий тех или иных военных деятелей, представителей военной науки и промышленности, других исторических фигур.
Для любого пишущего на исторические темы обязательным является тщательный сбор как можно большей информации об исследуемых явлениях, причем не следует отбрасывать и исключать из рассмотрения никаких, имеющие даже косвенное значение для раскрытия темы документов и иных свидетельств. В силу этого в современной историографии начинает меняться подход к использованию таких сложных источников, как, например, протоколы допросов объектов уголовных дел, а также других материалов оперативных и судебно-следственных органов. Помимо того, что являлось непосредственным предметом исследования в ходе следствия, мы, как правило, при такой организации изучения находим неизвестные ранее биографические сведения, информацию о других лицах, интересных в историческом плане событиях.
