Польская Сибириада - [53]

 — оценил незнакомец и троекратно осенил грудь православным крестом. Отец тоже перекрестился. Сташек встал на колени и потянул за собой брата. Незнакомец указал на них рукой:

— Мама? — Долина в ответ кивнул.

— Даа… — Бородач вздохнул, перебросил на грудь охотничью сумку, покопался в ней, вынул сверток в березовой коре и протянул его Тадеку. Малыш от застенчивости или, может, испуга спрятался за брата. Старик понимающе усмехнулся и протянул сверток Сташеку.

— Гостинец вам, — сдвинул сумку за спину и собрался уходить.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Долина.

— Бог с вами, добрые люди.

Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся в лесной чаще.

— Папа, кто это такой?

Отец пожал плечами.

— Откуда я знаю? Разные люди по тайге ходят. На вид — охотник. Во всяком случае, добрый человек.

В березовую кору был завернут щедрый кусок пчелиных сот, густо заполненных медом.

С приходом лета в Калючем начался сплав. Пойма — достойная представительница рек восточносибирской тайги. Она берет свое начало у подножия Саян и петляет по тайге на северо-восток до самой Бирюсы, реки значительно более мощной. Сама Пойма, хоть быстрая и полноводная, слишком узка и извилиста, завалена буреломом, а потому несудоходная. Сплавлять плоты по ней невозможно. Заготовленные зимой сосновые бревна сталкивали в воду, которая течением несла их до самого устья. Уже на Бирюсе деревья ловили специальным заграждением из стальных тросов, сортировали и вязали в плоты. По Бирюсе плоты сплавляли в Тасеевку, по Тасеевке в Ангару, по Ангаре в могучий Енисей, а по Енисею уже на океанских судах в северный морской порт Игарку.

Перед выходом на Пойму Седых собрал свою бригаду возле склада.

— Идем на сплав! Был кто-нибудь из вас на сплаве?

— Да где там!

— Откуда?

— Бригадир, Польша — это ведь не тайга!

— Понятие не имею, с чем это едят.

— Я так и думал. Возьмем необходимые инструменты, а на реке я вас всему обучу. Предупреждаю, работа тяжелая и опасная. Тайга и река шутить не любят. Ну, и еще надо следить, чтобы комары и мошка вас не сожрали. Баб особенно любят. Сетки у кого-нибудь есть?

— Какая сетка? Зачем?

— От комаров защищает, а особенно от мошки. Хотите попробовать?

Примеряли. Удивлялись, шутили. Сеток у них не было, да и откуда им быть.

— Ну, что же. Сеток нет, будем спасаться дегтем. Вон, полная бочка. Для начала ведерка хватит.

В бочке поблескивала черная, как смола, мазь.

— Воняет, как в пекле! Смола!

— Не смола, а деготь. Из березовой коры делают. А что воняет, так за это его комары и мошка не любят. Что делать? Будем мазать дегтем лицо, руки, ноги, все открытые места…

Взбаламученная, грязная от наносного ила Пойма неслась бурным потоком, вихрясь множеством водоворотов. На ее высоком берегу, на выходящих к реке полянах ждали заготовленные за зиму горы древесины. Где в штабелях, а где и разбросанные, как попало. Здоровенные бревна нужно было вытащить из этих завалов и с высокого берега столкнуть, свалить в реку.

Утро стояло погожее, свежее. Седых остановил бригаду перед первым завалом. Подозвал четырех крепких мужиков, а остальным велел наблюдать, как нужно работать на сплаве. Вооруженные баграми, длинными жердями, окованными на одном конце железом, они вытаскивали самые длинные бревна и укладывали их в подобие рельсов, по которым деревья должны были скатываться в воду. Помост готов. Тело исполинской сосны уложено сверху.

— Давай, кати! — командует Седых.

Подцепленное, подталкиваемое баграми бревно сдвинулось с места! Катится, крутится, более толстый комель отстает, того и гляди свалится с проложенного помоста, и тогда новые мучения, новые попытки уложить бревно на полозья.

— Смотри, смотри! Чтоб не скатилось! Пошел!

Огромная, подталкиваемая баграми колода сорвалась с крутого откоса, на какую-то долю секунды зависла в воздухе и с грохотом рухнула в воду. Затонула на мгновение в пенном фонтане брызг, но река вытолкнула ее на поверхность, закрутила в водовороте, выровняла и помчала по течению.

— Плывет! Плывет!

Седых вытер пот со лба.

— Вот так это выглядит. Ясно? Ну и хорошо! Подберите четыре человека в группу. А бабы в помощь, где потребуется. А вы две, — он мимоходом кивнул Сильвии Краковской и Гонорке Ильницкой, — будете носить ветки и поддерживать огонь в костре.

С каждым днем они все лучше управлялись со сплавом. Зато не могли справиться с засильем кровожадной мошки и комаров. Чем выше поднималось солнце, чем горячее пригревало, тем настырнее, тем большими силами атаковало ненасытное войско насекомых. Начиналось с комаров, к которым люди успели кое-как привыкнуть — с самой весны они настырно зудели и больно, до крови кусали. Ночью комары проникали в бараки и не давали спать. Единственным спасением от них был дым. Вечерами перед бараками разжигали костры. В бараках оставляли на ночь тлеющие смолистые поленья и ветки. В тайге у реки, комары слетались в невообразимых количествах со всех сторон на человеческий запах и атаковали с утроенной силой. Вслед за комарами в бой вступала мошкара. «Мошка проклятая!» — так этот мор сибирской тайги называли местные жители от Урала до Тихого океана. Сибирская мошкара в состоянии загрызть до смерти жеребенка, теленка. Не дай Бог, налетит неожиданно на оставленного без присмотра младенца! Мошкара проникала повсюду. Мелкая, как мука, засыпала глаза, забивалась в уши, с каждым глотком воздуха затыкала ноздри, попадала в рот, першила в горле, душила. Ее было полно в каждом глотке воды, в каждой ложке супа. Тот, кто в тайге не запасся сеткой, не намазал лица, рук, ног дегтем, не окуривался дымом, — страдал неимоверно. Мошкара и комары своим ядом вызывали нагноение ранок, долго не спадающие отеки, переносили всяческую заразу, прежде всего малярию.