Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [71]
В переписке с Береншпрунгом Громада развивала и свои идеи о собственности, но задача привлечения шляхты и осознание необходимости классового согласия для борьбы заставляли ее руководителей приглушать социальные моменты в своей пропаганде. К тому же сказывалось влияние Мадзини, с которым Громада поддерживала контакт и который предупреждал: «Никакой войны класса против класса, […] взаимные уступки, чтобы движение не раскололось». Поэтому мысль о том, что шляхта должна отказаться от своих «устаревших» привилегий и «соединиться с народом», звучала в документах постоянно. В воззвании 1 октября 1858 г. говорилось о том, чтобы «склонить» помещиков Познани и Галиции «к уступке известной части их земель тем из поляков, служащих в прусской и австрийской армиях, которые примут участие в борьбе за свободу». Панам предлагалось даже подписывать специальную форму обязательства передать в собственность солдатам по 10 моргов и унтер-офицерам по 15 моргов земли. Правда, в документе была оговорка о том, что подпись может не понадобиться и «в свое время» землю можно будет получить и «без просьбы». И хотя в целом руководители Громады старались не обострять социальный вопрос, в их воззваниях он, тем не менее, возникал. В Манифесте, датированном маем 1859 г., поляков призывали готовиться к решающему моменту, рассчитывая лишь на собственные силы, не доверять изменникам-аристократам, стремящимся обмануть бдительность народа, не надеяться на помощь Наполеона III – «убийцы, лжеца и преступника», на руках которого еще «не обсохла кровь Римской республики», не «прельщаться лживыми обещаниями» царского правительства. «Добрый царь, – говорилось в Манифесте, – похитив все твои земли, погубив отцов и предков твоих, наложив иго на тебя, несчастное творение, обещает теперь тебе […] подарить кусок твоей же собственной земли, как будто она и так вся не принадлежит тебе […]. Польша принадлежит ей самой, и Бог никому не давал земли в исключительное владение, а предоставил ее для общей пользы рода человеческого. Вся деревня тебе принадлежит, и ты, кроме обязанности в отношении отечества, никому не должен ничего за нее: все плоды и богатства составляют твою принадлежность […]. Отвергни же с презрением обещанный дар, а возьми то, что тебе принадлежит, и так устройся, так раздели свою работу, чтобы ты приобрел ею как можно более богатств, чтобы никто не был обижен и чтобы ты никогда не видал бедного без куска хлеба». Здесь проводилась все та же мысль о социалистической собственности, хотя открыто этот лозунг не провозглашался. Более того, руководство Громады опасалось классовой борьбы и предостерегало против нее, против междоусобицы внутри нации, которую могли бы использовать враги Польши, как это случилось в Умани и Тарнове. Однако в другом документе, касавшемся «Познанского комитета», о необходимости установления социалистической собственности говорилось четко. Это было письмо Оборского от 3 июня 1859 г. кому-то из эмигрантов (возможно, Мерославскому), где он сообщал о рекомендациях, посланных в Познань. Относительно частной собственности на землю, воды, фабрики, мастерские Оборский выражал уверенность, что «все это не будет, как сегодня, в руках Замойских». «Наше мнение таково: – писал он, – собственность на несколько арпанов земли, данной крестьянину, будет совершенно бесполезна для страны, такой раздел только разорит ее; напротив, когда будут обрабатывать и засевать коммунальную землю, разделенную на 3 или 4 поля, продукция будет более обильной, казна богаче, и каждый индивидуум получит больше за ту же работу. Подобное соображение относится и к мануфактурам и мастерским»>172.
В переписке с Береншпрунгом затрагивался вопрос и о революционном сотрудничестве народов в борьбе против европейской реакции. В одном из циркуляров Громады, посланных в Познань в 1859 г., подчеркивалась необходимость союза всех угнетенных народов и намечались конкретные формы сотрудничества. «Концентрированная мощь врага, – говорилось там, – требует, чтобы мы также сформировали сильную и опытную в военном отношении армию, которая, опираясь на всеобщее восстание, могла бы сокрушить врага в нашей собственной стране и опрокинуть троны, замышляющие заговор против нас. Но священная любовь к отчизне, к человечеству и справедливости должна быть условием, под которым мы только сможем призвать добровольцев и под которым мы дадим им священный сан рыцарей и героев свободы. Кто бы ни пожелал вступить в армию независимости, должен принести следующую присягу: 1) что он никогда не сложит оружие, не покинет поле битвы; 2) что после изгнания врага из своей страны он готов отправиться на край света, чтобы сбросить всех монархов, которые ему будут указаны, не принимая во внимание никакие трудности и никакие препятствия, и утвердить свободу на месте прежнего рабства; 3) что он ничему и никому не позволит заставить себя употребить против народа то оружие, которое дано ему для защиты народа». Выдвигая лозунг свержения европейской тирании, руководители Громады прежде всего рассчитывали на революцию во Франции и Италии. Поддерживая связи с революционными деятелями этих стран, они пытались также установить контакт с Чехией и Моравией, так как мечтали о революционном союзе славянства. И хотя их замыслы не имели шансов на практическое осуществление и ограничивались лишь поддержанием сношений с европейскими революционерами, важно было само провозглашение идей революционного сотрудничества, международного братства и солидарности народов, имевшее большое агитационное значение
