Положеніе русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и отношеніе германцевъ къ населенію занятыхъ ими областей Царства Польскаго и Литвы - [9]

Эпидемія сыпного тифа у насъ была незначительная, она наблюдалась среди французовъ въ одномъ только блокѣ. Заболѣло человѣкъ 20, смертность — 0. Мѣры, которыя были приняты для локализаціи и борьбы съ эпидеміей, заключались только въ изоляціи. Блокъ былъ обнесенъ деревяннымъ заборомъ, помимо имѣющагося проволочнаго загражденіями всѣ плѣнные, находившіеся въ этомъ блокѣ, вмѣстѣ съ однимъ французскимъ врачемъ, были заперты въ немъ.

За время моего пребывані я въ этомъ лагерѣ смѣнилось 4 нѣмецкихъ шефа-врача. Послѣдній изъ нихъ, если не ошибаюсь Притцель, былъ просто негодяй. Онъ былъ морской врачъ и побывалъ, кажется, въ Англіи въ плѣну. П. явно уклонялся отъ всякаго содѣйствія намъ, не стѣсняясь лгалъ прямо въ глаза Такъ, напримѣръ, онъ отказывался помѣстить больного въ лазаретъ, мотивируя это полнымъ отсутствіемъ мѣстъ. Но передъ этимъ мы узнали отъ нѣмецкаго фельдшера, что въ лазаретѣ было 3 свободныхъ мѣста. Мы сказали ему объ этомъ, тогда онъ изругалъ фельдшера. Въ другой разъ онъ сказалъ намъ, что по приказанію военнаго министерства всякія развлеченія въ лагерѣ запрещены. Случайно въ одинъ изъ ближайшихъ дней пріѣхалъ представитель испанскаго посольства, который на нашъ вопросъ, правда ли, что министерство запретило развлеченія, сказалъ, что это ложь. Мы почти постоянно покупали лекарства для больныхъ на свои деньги въ городской аптекѣ. Ежедневно изъ лазарета въ городъ ходили за покупками русскій фельдшеръ въ сопровожденіи нѣмецкаго унтеръ-офицера, кажется, Плессе. Путемъ взятокъ Плессе покупалъ въ городѣ для насъ все, что нужно. Конечно, кромѣ взятки онъ ставилъ намъ на покупаемые предметы совершенно произвольныя цѣны. Когда шефъ узналъ о томъ, что Плессе покупаетъ намъ лекарства, онъ строго запретилъ покупать намъ, что бы то ни было. Однажды я заявилъ ему жалобу на избіеніе плѣнныхъ — онъ отвѣтилъ мнѣ, что это пустяки, что они Сами виноваты. Дней черезъ 10 была избита уже цѣлая группа плѣнныхъ, и такъ, что у нѣкоторыхъ изъ нихъ были разбиты головы. Я доложилъ ему объ этомъ. Онъ набросился на меня съ крикомъ, какъ я смѣю вмѣшиваться не въ свои дѣла, что на мѣстѣ нѣмецкихъ солдатъ онъ не побилъ бы, а убилъ бы этихъ «скотовъ». Было много больныхъ туберкулезомъ съ сильнымъ кровохарканьемъ, которые медленно таяли на нашихъ глазахъ. Зимой 1916 года, несмотря на имѣющійся въ лагерѣ уголь, бараки плѣнныхъ по нѣскольку дней не отапливались, и сплошь и рядомъ температура въ нихъ была ниже нуля. Никакія жалобы не помогали. Пища больныхъ состояла утромъ изъ кофе или какао безъ сахара, въ обѣдъ какая-то бурда, называемая супомъ, и какъ добавокъ, разрѣшалось выписывать 26 литровъ молока особо тяжелымъ больнымъ и 30 порцій мяса, причемъ порціи эти были прямо микроскопическія. Больныхъ же всегда было не менѣе 150 человѣкъ. Сами мы должны были столоваться на унтеръ-офицерской кухнѣ и только 2 раза въ недѣлю получали по маленькому кусочку мяса. Въ остальное время — кормовая, зачастую гнилая, брюква, изрѣдка совершенно зловонная рыба. Конечно, этимъ питаться мы не могли. Мы все покупали въ городѣ черезъ вторыя и третьи руки нѣмецкихъ солдатъ, платя сплошь и рядомъ въ 5–6 разъ больше рыночной цѣны. Лѣтомъ 1916 года мы получили разрѣшеніе ходить въ городъ съ вооруженнымъ часовымъ. Раньше же мы никуда не смѣли выходить за проволоку. Каждый разъ, когда мы собирались итти въ городъ, мы должны были подать записку за день до прогулки, комендатура давала разрѣшеніе и назначала часового. Часовые относились къ такимъ прогулкамъ враждебно и торопили насъ возвращаться въ лагерь; чтобы получить возможность немного дольше погулять, намъ приходилось каждый разъ давать «на лай» часовымъ. Въ лавки, гдѣ можно было купить съѣстные продукты, входъ намъ былъ строго воспрещенъ. Однажды во время прогулки насъ встрѣтилъ въ городѣ полицейскій и, грубо ругаясь, потребовалъ, чтобы мы шли по мостовой, какъ полагается ходить плѣннымъ солдатамъ, а не по тротуару. Мы тотчасъ вернулись назадъ въ лагерь и заявили жалобу коменданту. Онъ написалъ въ городскую полицію бумагу, что мы не плѣнные, а врачи, временно задержанные въ Германіи. Несмотря на эту бумагу, исторіи въ родѣ вышеприведенной повторялись неоднократно, и мы отказались пользоваться прогулками.

Жалованье намъ платили совершенно произвольно. Я получалъ 336 марокъ въ мѣсяцъ, т. е., я расписывался въ полученіи такой суммы. Но система вычетовъ была доведена до такого совершенства, что вычитали буквально за все, что могли: за комнату, за обстановку, даже за уголь, такъ какъ-де мы варили себѣ чай и тратили потому больше угля, чѣмъ намъ полагалось. Во время эпидеміи безъ всякой нашей просьбы намъ купили халаты и резиновыя перчатки (раньше все время мы работали безъ халатовъ). Когда эпидемія кончилась, съ насъ вычли и за халаты, и за перчатки, хотя нѣмцы оставили у себя и тѣ и другіе. Должности всякихъ смотрителей и казначеевъ при лазаретахъ въ лагеряхъ исполнялись унтеръ-офицерами, въ большинствѣ случаевъ ранеными на фронтѣ, они-то и придумывали эти различные вычеты. Ежемѣсячно исключительно на покупку добавочной пищи намъ приходилось тратить не менѣе 160–170 марокъ. Такъ какъ пища, получаемая нами съ унтеръ-офицерской кухни, не говоря уже объ ея качествѣ, была всегда настолько безвкусно приготовлена, что ѣсть ее было невозможно, мы просили нѣмецкаго шефа разрѣшить намъ получать все сырьемъ, съ тѣмъ, что мы будемъ сами ее варить. Намъ было и въ этомъ отказано. Вообще, всякая легальная попытка хоть немного улучшить наше положеніе встрѣчала всегда рѣзкое противодѣйствіе. Можно съ точностью сказать, что изъ 7 разъ въ недѣлю мы 4 раза не обѣдали. Способъ уплаты жалованья доходилъ прямо до виртуозности: сперва намъ платили все жалованье настоящими марками, затѣмъ подъ угрозой строжайшей отвѣтственности за утайку денегъ у насъ всѣ деньги были отобраны, а на руки было выдано только по 5.0 марокъ, затѣмъ намъ стали платить не марками, а лагерными деньгами, потомъ давали по 50 марокъ три раза въ мѣсяцъ. Было и такъ, что намъ давали только по 5 марокъ въ день. Отъ насъ требовали, чтобы мы давали подробный отчетъ въ израсходованіи нашихъ денегъ и предъявляли бы каждый разъ на купленные предметы счета въ комендатуру. Всякая такая перемѣна въ уплатѣ намъ жалованья вызывала добавочные расходы съ нашей стороны, такъ какъ нужно было доставать фиктивные счета, а при замѣнѣ настоящихъ денегъ лагерными марками, которыя имѣли значеніе только въ предѣлахъ лагеря, мы должны были платить взятки солдатамъ за размѣнъ таковыхъ на настоящія деньги. Намъ было запрещено всякое общеніе съ плѣнными, и нѣмецкій унтеръ-офицеръ Краузе, пользовавшійся крупными доходами отъ насъ, считалъ своимъ долгомъ предупредить, чтобы мы были осторожнѣе и не разговаривали бы съ русскими плѣнными въ околоткѣ при осмотрѣ, такъ какъ лагернымъ офицеромъ было отдано строгое приказаніе часовымъ, которые всегда присутствовали при нашемъ осмотрѣ въ околоткѣ, слѣдить за нами и категорически требовать отъ насъ не разговаривать съ плѣнными, а если мы ихъ не послушаемся, употребить въ дѣло оружіе. Доктора Зобина, спеціалиста по ушнымъ, горловымъ и носовымъ болѣзнямъ, заставляли осматривать нѣмецкихъ солдатъ, и когда онъ отказался, то грозили судомъ, ибо этотъ отказъ противорѣчитъ-де Женевской конвенціи.