Положеніе русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и отношеніе германцевъ къ населенію занятыхъ ими областей Царства Польскаго и Литвы - [10]

Способы наказанія для солдатъ были слѣдующіе: привязываніе къ столбамъ, переноска опредѣленной кучи камней съ мѣста на мѣсто указанное число разъ, битье кусками электрическаго кабеля въ спеціальномъ застѣнкѣ, карцеръ и голодъ. Битье палкой, какъ я уже говорилъ, не считалось за наказаніе, билъ каждый, кому было не лѣнь, посылки расхищались на почтѣ при ихъ цензурированіи и въ канцеляріи лагернаго офицера при ихъ распредѣленіи. Солдаты были совершенно оборваны, безъ бѣлья и безъ сапогъ: въ лучшемъ случаѣ выдавались деревянныя «клумбы». Ходилъ упорный слухъ, что нѣмцы отдавали отобранные сапоги своимъ солдатамъ на фронтъ. Если у какого-нибудь счастливца, недавно прибывшаго съ фронта, и прошедшаго черезъ цѣлый рядъ ограбленія, прежде чѣмъ попасть въ лагерь, оставалась лишняя пара бѣлья, она отбиралась. Только во второй половинѣ 1916 года стали выдавать одежду. Передъ самымъ моимъ отъѣздомъ, т. е. 24-го января 1917 года, завели въ ротахъ прачешную, раньше все время мыли бѣлье подъ кранами холодной водой и руками, къ тому же мыла не было. Въ 1916 году и въ началѣ 1916 года нашихъ плѣнныхъ можно было освобождать, конечно по запискѣ нѣмецкаго врача, отъ работъ, но приблизительно съ апрѣля мѣсяца 1916 года никакія записки не имѣли значенія. На работы увозили всѣхъ, кто могъ только ходить. Въ силу неизвѣстныхъ мнѣ причинъ, унтеръ-офицеры и фельдфебеля были выдѣлены въ особую команду, и имъ предложено было дать подписку, что они добровольно изъявляютъ желаніе итти на работу; тѣ отъ подписки отказались, заявивъ, что они не понимаютъ ея смысла, такъ какъ никто изъ нихъ отъ работъ не отказывался. Тогда нѣмцы стали вынуждать у нихъ подписку и начались истязанія: ихъ ежедневно, въ теченіе 9—10 часовъ, заставляли бѣгать, ложиться, вставать, итти шагомъ, опять бѣжать и т. д. Все это продѣлывалось по командѣ, за малѣйшее промедленіе въ исполненіи команды ихъ нещадно избивали. Нѣмцы приказали унтеръ-офицеру минной роты командовать товарищами, тотъ отказался, тогда онъ былъ отведенъ въ сторону, и на глазахъ у всѣхъ остальныхъ товарищей на него были выпущены двѣ собаки (въ каждомъ лагерѣ имѣются спеціальныя собаки для розыска бѣжавшихъ плѣнныхъ). Несчастный былъ весь искусанъ собаками и отнесенъ товарищами въ лазаретъ. Въ лагерѣ существовала выборная комиссія, но роль ея была ничтожна, такъ какъ предсѣдателемъ ея былъ назначенъ нѣмецкій офицеръ, хотя плѣнными былъ выбранъ вольноопредѣляющійся Ивановскій. Комиссія эта занималась раздачей присылаемыхъ изъ Россіи подарковъ и никакихъ другихъ функцій она не несла. Подарки расхищались во время ихъ храненія нѣмцами, при чемъ полученный хлѣбъ умышленно долго держался въ сыромъ помѣщеніи и когда онъ совершенно портился, то нѣмцы заявляли, что хлѣбъ испорченъ и не можетъ быть выданъ солдатамъ, ибо можетъ повредить ихъ здоровью. Это и были единственные случаи трогательнаго вниманія нѣмцевъ къ здоровью нашихъ несчастныхъ плѣнныхъ. Комиссія требовала выдачи хлѣба, и разыгрывалась цѣлая комедія: назначался осмотръ хлѣба, приходилъ нѣмецъ-врачъ, приходилъ офицеръ изъ комендатуры, хлѣбъ конечно признавался не подлежащимъ выдачѣ и шелъ на кормъ свиньямъ, которыя держались при лагерѣ. Въ этомъ и заключалась цѣль порчи хлѣба, получаемаго изъ Россіи. Развлеченій въ лагерѣ для плѣнныхъ почти не было; за два года моего пребыванія въ немъ только на Рождество 1915 года состоялся спектакль русскихъ. Французы же устраивали спектакли часто по большимъ праздникамъ. Отношеніе французскихъ плѣнныхъ къ русскимъ и обратно было самое симпатичное. Шло усиленное обученіе другъ друга роднымъ языкамъ. Когда война приняла затяжной характеръ, и для нѣмцевъ стало ясно, что имъ не удастся раздавить весь міръ однимъ ударомъ своего мощнаго кулака, начало замѣчаться нѣкоторое ослабленіе въ системѣ истязаній нашихъ плѣнныхъ. Каждый разъ, когда на фронтѣ у нѣмцевъ было не все благополучно, это отражалось въ лагеряхъ уменьшеніемъ количества пытокъ. Во времена Штюрмера и Протопопова въ Германіи всѣ отъ мала до велика кричали о близкомъ сепаратномъ мирѣ съ Россіей. Подъ вліяніемъ этихъ слуховъ со стороны нѣмецкихъ начальствующихъ лицъ были заигрыванія съ нашими плѣнными. Такъ, напримѣръ, на спектакль явились всѣ офицеры лагеря въ полномъ составѣ, при чемъ однимъ изъ нихъ была произнесена рѣчь, въ которой онъ желалъ плѣннымъ поскорѣе увидѣть родину, но люди не вѣрили этимъ звѣрямъ, встрѣчали угрюмымъ молчаніемъ ихъ пожеланія и провожали ихъ взглядами, полными ненависти. Слухи о мирѣ быстро заглохли и все опять вернулось къ старому. Театръ и оркестръ были закрыты, артисты были высланы на работы. Книгъ въ лагерѣ было очень мало, онѣ получались откуда-то изъ Берлина и носили специфически провокаціонный характеръ. Въ нихъ почти исключительно Англія и Франція выставлялись какъ хищники по отношенію къ Россіи. Мы, врачи, были совершенно устранены отъ какого бы то ни было вліянія на жизнь лагеря. Лучшіе элементы изъ плѣнныхъ въ своихъ исканіяхъ обращались къ сектантству, которое широко распространялось среди нихъ, и были нерѣдко случаи религіознаго психоза. Худшіе элементы занимались карточной игрой. Въ рабочихъ командахъ внѣ лагеря, особенно на фабрикахъ, заводахъ и общественныхъ работахъ, жилось особенно плохо; это были въ буквальномъ смыслѣ слова рабы, и съ ними обращались, какъ съ рабами. Всякая медицинская помощь въ рабочихъ командахъ отсутствовала; несчастные больные валялись въ хлѣвахъ и подвалахъ, пока конвою не заблагоразсудится прислать его въ лазаретъ. Были случаи, когда привезенные больные умирали часа черезъ два послѣ поступленія въ лазаретъ. Способы понужденія къ работамъ внѣ лагеря были: голодъ, всевозможныя истязанія, запираніе въ сырыхъ темныхъ подвалахъ. Отношеніе къ французскимъ плѣннымъ было совершенно иное. Ихъ боялись и относились осторожно. Какъ я уже Говорилъ, избіеніе французовъ считалось величайшей рѣдкостью, они получали массу посылокъ, посылки шли вполнѣ исправно, они почти не ѣли лагерной пищи и охотно удѣляли нашимъ плѣннымъ свой казенный паекъ нѣмецкаго хлѣба, а часто и часть своихъ посылокъ.