Положеніе русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и отношеніе германцевъ къ населенію занятыхъ ими областей Царства Польскаго и Литвы - [16]

Священникъ крѣпости Ново-Георгіевскъ, отецъ Леонидъ, эвакуированный въ мартѣ — апрѣлѣ 1917 года въ Россію, какъ страдающій ракомъ желудка, сообщилъ мнѣ слѣдующее:

«Въ концѣ 1915 года и началѣ 1916 года онъ находился въ лагерѣ Арисъ, гдѣ состоялъ лагернымъ священникомъ, кромѣ того, онъ долженъ былъ подъ конвоемъ нѣмецкихъ унтеръ-офицеровъ объѣзжать ближайшія рабочія команды. При посѣщеніи рабочей команды въ Бойяхъ, гдѣ было болѣе полуторы тысячи нашихъ плѣнныхъ, послѣдніе разсказали ему, что въ концѣ 1914 года ихъ въ буквальномъ смыслѣ слова морили голодомъ и забивали на смерть безъ всякой съ ихъ стороны вины и довели ихъ до такой степени, что многіе изъ нихъ не могли уже ходить. Когда туда пріѣхалъ какой-то нѣмецкій генералъ, то плѣнные бросились на колѣни передъ нимъ и просили его отдать приказаніе растрѣлять ихъ, а не морить ихъ мучительной медленной смертью, и только послѣ этого ихъ стали немного лучше кормить».

Докторъ (фамилію и адресъ его не сообщаю, такъ какъ онъ остался въ плѣну), бактеріологъ московской городской управы, показалъ слѣдующее:

«Въ плѣнъ попалъ 2 февраля 1915 года вмѣстѣ съ корпуснымъ врачемъ Булычевымъ — больнымъ старикомъ. Ограбили все. Булычева заставили идти пѣшкомъ, отнявъ у него его собственную повозочку. Такъ какъ итти онъ не могъ, то наши солдаты сжалились надъ нимъ и понесли его на шинели. По дорогѣ насъ задержала колонна идущихъ нѣмецкихъ солдатъ. Тамъ былъ какой-то, очевидно изъ старшихъ нѣмецкихъ врачей. Мы обратились къ нему съ жалобой, и онъ разрѣшилъ Булычеву продолжать дальнѣйшій путь въ повозочкѣ. Мы пришли въ какой-то городокъ, гдѣ насъ посадили въ сырую темную тюрьму, тамъ были только голыя нары. Мы застали тамъ доктора Гедройца и нѣсколькихъ офицеровъ. Нѣмцы насъ совершенно не кормили, и мы жили подаяніемъ жителей. Булычевъ и Гедройцъ были больны, и по ихъ настоятельнымъ требованіямъ они куда-то были уведены. Нѣмецкіе солдаты толпами заходили къ намъ въ камеру, грубо ощупывали насъ въ поискахъ что-либо ограбить, и, такъ какъ было темно, хватали насъ за ноги, задирали ихъ кверху и осматривали наши сапоги. У кого они были сносны, то тутъ же и стаскивали. Къ моему счастью меня на другой день отправили къ товарищамъ. Они жили на какой-то частной квартирѣ въ маленькой комнаткѣ. Я спалъ на полу. Изъ дому мы никуда не имѣли права выходить. Одинъ разъ кто-то изъ насъ хотѣлъ пройти въ ближайшую лавочку что-то купить, но сейчасъ же былъ остановленъ грубымъ окрикомъ перваго встрѣчнаго нѣмецкаго солдата, которые цѣлые дни и ночи шлялись толпами по городку. Мы кормились исключительно милостыней жителей: намъ очень много помогалъ ксендзъ и аптекарь-еврей. Они, какъ воры, пробирались тайкомъ къ намъ и приносили подъ полой всякую ѣду. Отъ денегъ они категорически отказались. Мы боялись быть отправленными вмѣстѣ съ нѣмецкими солдатами и выпросили разрѣшеніе, чтобы насъ отправили съ транспортомъ раненыхъ. Намъ дали на дорогу ломтикъ хлѣба и чашку кофе безъ сахара и взяли честное слово, что мы не будемъ бѣжать. 12 февраля мы прибыли въ Сувалки. Отступая двѣ недѣли тому назадъ изъ Сувалокъ, мы оставили тамъ около 300 тяжело раненыхъ въ еврейской больницѣ. Еврейки, добровольныя сестры, съ большой сердечностью ухаживавшія за ними, разсказывали намъ, что, когда городъ былъ занятъ нѣмцами, то пришелъ какой-то нѣмецкій докторъ и приказалъ всѣхъ больныхъ перетащить въ полуразрушенный, совершенно не приспособленный для помѣщенія раненыхъ, частный домъ. Нѣмцы совершенно не заботились о раненыхъ. Мы неоднократно обращались къ коменданту, но безрезультатно. Сжалился аптекарь-еврей и безплатно отпускалъ намъ перевязочный матеріалъ, изъ сохранившагося у него запаса. Раненые кормились исключительно только подаяніемъ жителей, причемъ чувствовался большой недостатокъ въ хлѣбѣ. Полная безучастность нѣмцевъ къ положенію нашихъ раненыхъ доходила то того, идо мертвецы лежали по трое-четверо сутокъ на крыльцѣ нашего импровизированнаго лазарета, такъ какъ, несмотря на наши записки къ коменданту, никто не приходилъ хоронить ихъ. Наконецъ пріѣхалъ нѣмецкій генералъ врачъ Музехольцъ, осмотрѣлъ нашъ «лазаретъ» и торжественно заявилъ, что обстановка, въ которой мы работаемъ, заставляетъ желать много лучшаго, и что онъ насъ переведетъ въ прекрасную казарму, но только тогда, когда все тамъ устроитъ. Занимался онъ этимъ устройствомъ, цѣлыя двѣ недѣли, послѣ чего мы и перешли туда. Дѣйствительно, помѣщеніе, въ сравненіи съ тѣмъ, которое мы занимали раньше, было прекрасно, а устройство его, которымъ Музехольцъ занимался цѣлыя двѣ недѣли, заключалось въ томъ, что въ совершенно пустыхъ громадныхъ комнатахъ казармы на полу тонкимъ слоемъ была разбросана солома.

Пищи и медикаментовъ нѣмцы совершенно не отпускали. Они заявили намъ, что содержать раненыхъ обязанъ городъ, но городъ удовлетворить насъ не могъ, такъ какъ былъ ограбленъ этими же нѣмцами. Жители относились къ раненымъ и намъ удивительно сердечно: они приносили въ мискахъ и горшкахъ все, что могли сварить, помогали ухаживать за ранеными, доставали перевязочный матеріалъ, мыли бинты и т. д. Больные, благодаря ихъ заботамъ, кормились удовлетворительно. Было только маловато хлѣба. Нѣмецкіе врачи, съ которыми намъ приходилось встрѣчаться, отличались чрезвычайной грубостью и безсердечностью. Такъ, напримѣръ, при казармѣ была свободная комната, гдѣ обыкновенно помѣщался кто-либо изъ дежурныхъ врачей. Въ одну изъ ночей во время моего дежурства, привезли много раненыхъ, мѣста всѣ были заняты и такъ какъ въ комнатѣ этой никого не было, то я распорядился часть раненыхъ помѣстить туда. Случайно зашедшій въ это время нѣмецкій врачъ сталъ кричать на меня, какъ я смѣлъ положить въ комнату для дежурнаго нѣмецкаго врача раненыхъ. Онъ топалъ ногами, потрясалъ кулаками и кричалъ, что покажетъ мнѣ, что такое нѣмецкій плѣнъ. Среди насъ не было хирурга. Одному больному офицеру необходимо было ампутировать ногу, и мы для этой цѣли пригласили нѣмецкаго врача. Когда больной уже былъ положенъ на операціонный столъ, то нѣмецъ потребовалъ уплатить ему за операцію сто рублей. Денегъ въ данный моментъ не было, и онъ, не дѣлая операціи, ушелъ. Офицеры собрали между собою сто рублей и послали эти деньги къ нему на квартиру, но попросили его дать расписку, что тотъ и сдѣлалъ. Послѣ полученія денегъ онъ произвелъ операцію, а черезъ нѣсколько дней, очевидно, поговоривъ съ кѣмъ-то, пришелъ къ намъ, принесъ обратно деньги и потребовалъ свою расписку. Фамилію этого достойнаго врача я не помню, но она записана офицерами и будетъ привезена въ Россіи. Всѣхъ раненыхъ было болѣе тысячи, врачей же было очень мало. Первое время тамъ были Дьячковъ, дивизіонный врачъ 53 дивизіи, Голубъ — онъ же санитарный врачъ города по назначенію нѣмцевъ, Гедройцъ, старикъ Булычевъ и я, но работали изъ насъ въ лазаретѣ въ сущности только трое, такъ какъ Булычевъ былъ очень старъ, а Голубъ полъ дня былъ занятъ въ городѣ, поэтому справиться съ такой массой работы не было никакой возможности, тѣмъ болѣе, что низшій санитарный персоналъ отсутствовалъ, и намъ помогали добровольныя сестры изъ мѣстнаго населенія. Въ лазаретѣ было море гноя. Бинты перемывались по многу разъ руками, инструментовъ не было никакихъ, и мы могли ограничиваться только перевязкой. Среди раненыхъ было человѣкъ сорокъ офицеровъ, которые находились въ тѣхъ же условіяхъ, что и нижніе чины. Ходить никуда намъ не разрѣшали. Недѣли черезъ двѣ, послѣ того, какъ насъ перевели въ казарму, пріѣхали изъ Волковишки пять-шесть русскихъ врачей и три-четыре сестры, среди нихъ докторъ Бѣлоголововъ, и мы только тогда болѣе или менѣе свободно вздохнули. Жили мы въ пустой частной квартирѣ, кажется, мѣстнаго доктора Натансона. Къ намъ приставили караульнаго, который жилъ вмѣстѣ съ нами и сопровождалъ каждый разъ въ лазаретъ и обратно. Но дней черезъ пять кому-то изъ нѣмцевъ приглянулась наша квартира и комендантъ выселилъ насъ, и намъ приказано было жить въ «Центральной гостинницѣ». Обѣдъ намъ приносили изъ кухмистерской. Мы съ перваго дня нашего плена и до отъѣзда изъ Сувалокъ (15-го марта) не мылись и не мѣняли бѣлья, ибо помыться было негдѣ, а бѣлье все было ограблено. 15-го марта четырехъ изъ насъ куда-то повезли. На одной изъ станцій ночью вошелъ къ намъ нашъ караульный и заявилъ намъ, что кому-то изъ насъ нужно здѣсь слѣзть, но кому, онъ не знаетъ. Мы сказали, что знаемъ объ этомъ еще меньше, чѣмъ онъ. Тогда онъ говоритъ: «Ну вылазьте всѣ». Ѣхавшій съ нами Булычовъ