Половина собаки - [14]

— Честно говоря, поздравлять нам надо друг друга. Ведь половина этих собачьих почестей твоя. Но знаешь, смешно было бы регистрировать владельцами собаки двух мужчин, верно? И знаешь, собаке из Таллинна легче дают награду — своя рубашка ближе к телу, а?

Каупо посмотрел на кожаные коробочки, как бы сравнивая их между собой, затем протянул одну мне.

— Ну, Олав-парнишка, помиримся, а? Видишь, это тебе.

«Брать или не брать? — думал я. — Наверное, там серебряная медаль… Но после такой подлянки как же мне брать у этого человека еще подарок?» Все же я не выдержал и взял коробочку. Но открывать ее не стал, нарочно. Дома, когда Каупо не будет видеть…

— В котором часу идет к вам последний автобус? — спросил Каупо сочувственно. — Может, пойдем пока ко мне, маленько обмоем?

Тут уж отец не выдержал. Конечно, он полагал, как и я, что Каупо отвезет нас домой на своей машине.

— У тебя что… машина сломалась? — спросил отец, сделав паузу.

— Видишь ли, я побаиваюсь… От меня маленько попахивает… Ну, пришлось с одним клиентом принять коньячку, вот я и оставил машину на приколе. Инспекторов сейчас вокруг полно, как собак нерезаных.

— Ах так, — сказал отец, закуривая сигарету.

— Ты не думай, будто городская жизнь такая простая, как может показаться со стороны. А уж у человека с моей профессией — особенно. Думаешь, просто быть снабженцем? Думаешь, снабженец, значит, жулик? О-о нет! С каждым на всякий случай будь любезен, с каждым посиди в баре, побеседуй… Сплошное лавирование и маневрирование. Жизнь — трудная штука! Но надо уметь жить!

— Мы постараемся успеть на восьмичасовой автобус, — сухо сказал отец.

Возле развалин монастыря Каупо остановил такси, уговорил водителя взять нас в машину с Леди, хотя у нее и не было намордника, и отвезти нас на вокзал. Но на автовокзале Каупо даже не соизволил выйти из такси, чтобы попрощаться, а этак небрежно крикнул нам вслед:

— Счастливого пути! Привет супруге!

— Пошел бы ты!.. — процедил сквозь зубы отец. И это был первый и единственный раз, когда я услышал, чтобы он бранился, хотя и очень тихо.

Но наши злоключения в тот день на этом не кончились. Нас не пустили в автобус, потому что у Леди не было этого окаянного намордника. После бесполезных споров и упрашиваний мы поплелись пешком в другой конец города — похоже было, будто мы приехали в Таллинн, чтобы выгулять собаку! Голосовали, голосовали, пока наконец нас не взяли в грузовик с крытым верхом, который вез весело поющих солдат куда-то в их подшефный колхоз. В том месте, где от шоссе отходила дорога на Майметса, отец постучал по стене кабины, машина остановилась, отец спрыгнул из кузова на землю, и при этом с его костюма взметнулось облачко пыли, осевшей на нем за дорогу. Я подал Леди ему на руки. Если бы не коробочка с медалью, день можно было бы считать потерянным почти напрасно…

Когда мы, двое хмурых мужчин и радовавшаяся возвращению домой собака, были уже возле самой двери, коробочка с медалью у меня в кармане вдруг странно застрекотала. В первый миг с испуга я выхватил ее из кармана и бросил на пол коридора. Но тут же поднял. В коробочке был… будильник. И он не сломался от удара об пол.

7

Хлопот с Леди было, пожалуй, больше, чем радостей. Или ровно столько же.

Каждый раз, когда отец и Леди возвращались с охоты на уток, красивая серебристо-серая шерсть собаки оказывалась мокрой, слипшейся и свалявшейся, в ней было полно репейников, и мать сердилась, потому что ей приходилось расчесывать собаку металлической щеткой. Но похоже, это занятие нравилось им обеим: мать ворчала тихонько себе под нос, что, вишь, дочери у нее нет, которой надо бы заплетать косички, зато с собакой приходится возиться больше, чем с самой кокетливой девчонкой. Леди при этом стояла покорно, опустив голову, и, лишь когда мать принималась за ее спутавшуюся шерсть на хвосте, пугливо оглядывалась. Вычесывать шерсть на брюшке собака позволяла с особым удовольствием, ей нравилось, пожалуй, больше всего, когда кто-нибудь почесывал у нее грудку между передними лапами: сама она туда зубами и носом не доставала. Когда мать вычесывала грудку, Леди улыбалась, показывая зубы и, так сказать, за компанию подергивала задней лапой. Ни я, ни отец в «парикмахерские дела» не вмешивались, меня мать иногда просила подержать голову собаки, когда приходилось вырезать из шерсти репейники там, где их невозможно было вычесать. Леди ее не укусила бы, этого никто из нас не боялся, но мать опасалась, что Леди сунет свой черный любопытный нос прямо под ножницы. Отец ворчал, что это же охотничья собака, а не какой-то там пудель, которого вот так расчесывают и балуют, собака для охоты на дичь — рабочая собака, которая получает истинное удовольствие именно тогда, когда может свободно рыскать по полям, болотам и лесам, вынюхивать птиц и, если охотник подстрелит утку, достать ее из воды и принести хозяину. Ведь сеттер не из тех собак, на которых городские дамочки надевают стеганые пальтишки и раза два в день выводят помочиться на уличный фонарь. Это же жуть, когда хорошую породистую собаку раскормят до того, что она не в состоянии даже залаять по-настоящему. Видено-перевидено таких гончих с улицы В