Половецкое поле - [17]
— Государь поставлен радеть о всей земле, а не о боярах токмо!..
— Не кричи, Иван!.. Государству без бояр не быти!
Грозный потер грудь — точно ему не хватало воздуха, встал.
— Что еще скажешь, князь?..
— Скажу, что от сатанинской гордыни восхотел ты власти превыше должной — на погибель свою!
— И на том спасибо, брат! Речь без утайки держишь… Приросли насмерть вы, бояре, к старине… Не отодрать мне вас!.. Но пошто же ты, Володимер, забыл, что, когда бог выводил израильтян из плена, он поставил руководить людьми единого Моисея как царя?!
— То притча, не более…
— А-а!.. — махнул рукой Иван. — С безумным не множи словес!..
Схватил посох. Концом его опрокинул фонарь.
На шум протиснулся в дверь Малюта.
— Пропади!.. — ударил его палкой Грозный и, пошатнувшись, ступил за порог.
Прихлопнул торопливо за собой дверь, будто спешил отгородиться, уйти от того, что было за нею, и так и остался стоять — придерживая дубовую дверь трясущейся рукой, запрокинув лицо, ощерив зубы, яростный, растерянный и… бессильный.
И вдруг вовсе напугал Малюту воющим, страшным стоном:
— Не расти добру на крови!..
Опомнясь, рванулся к свету. Карабкался со ступеньки на ступеньку к далекому клочку дня, цеплялся пальцами за склизкие кирпичи колодца, пятил перед собой палача и всхлипывал — не то приказывая, не то прося:
— Жизни брата не тронь!.. И не мучь… Он свое сказал… Дьяк запишет… Рассудят нас бог и потомки…
У стен Кремля
Рассказ
1
Кипучий и пестрый Китай-город… По Китай-городу от Красных рядов к ружейным ларям шел посадский человек Петряй Нос, известный торговому люду веселым характером и вкусными пирогами. Шел Петряй, плечами расталкивал густую толпу с горячностью и самодовольством озорного мальца, со смехом и веселыми прибаутками предлагая людям свой товар. У ларя Родиона Пахомова он остановился, поправил на шее тесемку от лукошка и полюбопытствовал, хитро прищуривая глаза:
— Как гостьба?
Чернобородый, измазанный копотью оружейник вертел в руках заржавленный пистоль. Не поднимая головы, он хмуро пробурчал:
— Торгуй знай, балаболка!
Петряй не обиделся.
— Сырой ты нонеча, Пахомыч, — мирно заметил он.
Оружейник с сердцем швырнул пистоль в кучу лома и, наваливаясь крепким телом на прилавок, сказал:
— Отсыреешь по нынешнему лихому времечку.
Затем сплюнул через прилавок и с тоскою поглядел на крыши кремлевских строений:
— Замутил расстрига жизнь нашу. Запоганил! Отступились, видать, от русского народа и правда-матка, и бог, коль уселась на Москве родимой воровитая шляхта…
— И впрямь воры, — помрачнел Петряй. — Истинно воры, и уж до того лютые и бесстыжие — прямо невмоготу! Всюду грабят, убивают, в застенки волокут. Только мыслю я, что недолго шляхте пировать на Руси. Скоро обломает она зубы на московских крендельках…
И, опять хитро сощурив глаза, он многозначительно спросил, щелкая пальцем по мешочку с порохом, что стоял на прилавке:
— А не приметил ты, Пахомыч, что ноне твое зелье куды шибче мово раскупают?
Оружейник чуть улыбнулся в ответ:
— Примечай да помалкивай.
К ларю подошел незнакомый боярин со слугами. Петряй с досады шлепнул ладонью по лукошку и нырнул в толпу. Выбрав место полюднее, он залился звонкой скороговоркой:
— Экой голосистый, — позавидовал нищий монах с осипшим голосом, останавливаясь рядом с Петряем. — С половины взял бы такого христа ради просить. Почем, божий человек, пирожочек с грибками?
кричал Петряй, успевая подавать во множество тянувшихся к нему рук теплые пирожки, принимать деньги, быстро отсчитывать сдачу и в то же время зорко поглядывать вокруг. Он заметил, как мимо него, понурив непокрытую голову, шел знакомый краснорядец Терентий Смагин.
Пирожник заступил ему дорогу.
— Здорово живешь, Тереха! Что это ты в будний день загулял? Иль невмоготу было до праздника подождать? — спросил он, с насмешливым участием разглядывая здоровенного детину.
Краснорядец взглянул на Петряя ясными злыми глазами.
— Тверезый!.. — удивился Петряй и развел недоуменно руками. — А я гляжу утресь — замок на твоем ларе. Ну, думаю, загулял Тереха. Опять нелады дома с молодой женой…
— Нету его теперь у меня, дома моего, — глухо, с болью и отчаянием в голосе ответил Терентий.
— Чи-и-во баишь?!
Их обступал народ. Знакомые здоровались с Терентием и участливо спрашивали, что с ним, почто не торгует.
Терентий рассказывал:
— Вчера, вечер уже, вломилась в дом ко мне куча рейтар. Орут, что, дескать, хоромы мои теперь ихними будут… Детей повыкидывали за порог. Марфу Даниловну — женку — изобидели!
— А это что? — нетерпеливо перебил его Петряй, указывая глазами на изорванный кафтан краснорядца.
— Сердце взыграло, не потерпело обиды! — Терентий потряс перед лицом пирожника огромными кулаками. — Сунул одному вору в рыло — они все в драку полезли. Да не на квелого напали! Многим скулы посворотил…
— Молодец, Смагин! — хвалили одни в толпе.
Другие сокрушенно говорили:
— Это что же деется?.. В своем доме житья нет. Пустили в Москву нехристей на свою погибель…
