Начал Вовка. Он топнул ногой и заорал:
Алло, барон, какие сводки?
Как битва на море идёт?
На сколько тонн сработали подлодки,
И как живёт немецкий флот?
Я скорчил противную рожу, на какую был только способен, сделал фашистское приветствие и самым что ни на есть гнусным голосом заныл:
Всё хорошо, могущественный фюрер,
Всё хорошо, и мы горды,
Спокойно всё среди полярной бури,
За исключеньем ерунды…
Мы даже вам не сообщали,
На барже кранец потеряли,
А в остальном, могущественный фюрер,
всё хорошо, всё хорошо!
Вовка ещё сильней топнул ногой (поднялась пыль столбом) и завопил со страшной силой:
Алло, барон, какой там кранец?
Мне что-то трудно вас понять!
Как мог порядочный германец
На барже кранец потерять?
Я взвыл:
О майн гот, подлодка так пальнула,
Что не успели мы уйти,
А если баржа тотчас утонула,
То где же кранец тут найти?
Вовка-Гитлер зарычал:
Алло, барон, я так взволнован,
Как все арийские сердца,
Скажите всё же вы мне снова,
Всё от начала до конца.
Я ответил:
Шёл караван наш в Баренцево море
Тоннажем в триста тысяч тонн,
Он был в безбрежном северном просторе
Советской лодкой окружён.
После этих слов я начал кидаться по сцене в разные стороны и затараторил с необыкновенной быстротой:
Торпеды бешено рвались,
А мы бежали вверх и вниз,
Наш транспорт скрылся под водой
Сперва один, потом другой.
Чтоб смерить моря глубину,
Эсминец наш пошёл ко дну,
Нас били тут и били там,
Обломки плыли по волнам,
А в основном, могущественный фюрер,
всё хорошо, всё хорошо!
Мы подбежали друг к другу, развернулись к зрителям и закончили:
Нас вызывали, и мы повторяли.
Успех был колоссальный.
Пал Палыч, наш строгий Пал Палыч, директор и завуч хохотали и хлопали.
Шум в зале стих, и Вовка сказал:
— Дорогие ребята, дорогие наши учителя, завуч и директор! Мы с Петей Ивановым как следует подумали и после долгих наших раздумий решили сдать в школьный музей немецкие трофеи, которые наши воины забрали у фашистов и которые мы потом нашли на свалке. Перед вами немецкий пистолет-пулемёт «шмайсер», и ещё есть три карабина австрийского происхождения, шесть немецких касок, слегка потёртых, побывавших в употреблении, одна из них сейчас на голове у Пети Иванова. Мы очень рады обогатить наш школьный музей, принести в дар наши скромные подарки, которые мы добыли на свалке с таким трудом… то есть я хочу сказать… без всякого труда, в общем, мы очень рады… и всё…
Ребята завопили, обрадовались, а я соскочил со сцены, подбежал к военруку и вручил ему автомат. А Вовка закричал со сцены:
— Остальное завтра принесём!
Ребята повскакали со своих мест и бросились к военруку, но он на них крикнул, голос у него зычный, любого перекричит, — и все назад. Передача оружия не совсем получилась, но ничего ведь страшного не произошло. Мы сильно вспотели, а голова моя в ушанке с каской прямо раскалённой сделалась.
— Пошли купаться, — сказал Толик.
Купаться холодновато, и купальня ещё закрыта, но мы пролезли под настилом эстакады, разделись и поплыли.
— Отлично! — отфыркивался я в холодной воде.
— Красота! — орал Вовка.
— Настоящая красота, — сказал Толик.
Пошёл крупный дождь, и море, казалось, потеплело. Взметнулась в небо радуга, и мы залюбовались.
Дождь быстро прошёл.
Мы запрыгали под радугой, запели наши куплеты, наверное, было слышно на бульваре.
— Нырнём ещё?
— Нырнём.
Подул внезапно ветер. Закачалась старая купальня, заскрипела. И радуга пропала. Задёргались судёнышки, заходили мачты яхт.
— Алло, барон, какие сводки? — запел Вовка.
— Меняется погода, — сказал Толик, — давайте вылезать.
Море забурлило, и нас кидало как мячики.
Вылезли из воды и заплясали, чтобы согреться.
Небо прояснилось, и опять появилась радуга.
Море разделилось на три части: первая часть свинцово-холодная, вторая свинцово-красная и третья синяя…
Бумажные полоски клеились на окна крест-накрест, чтобы уберечь стёкла от взрывной волны. Наш город не бомбили. Стёкла пылились, а полосы желтели.
А сейчас мама, Боба и я снимали газетные полосы, мочили их водой, счищали.
Потом мыли стёкла.
Они становились чистые и прозрачные.
— Я что-то нашёл, — сказал Боба, царапая подоконник.
Моя пуля, удивился я, вот она где застряла. А мы-то её искали! Везёт Бобе, всегда всё найдёт.
— Соскобли-ка вон ту полоску, — отвлёк я Бобу и выковырял пулю на память.
— Здесь что-то было, а теперь нет, — сказал Боба, возвращаясь к подоконнику.
— Тебе, наверное, показалось, — сказал я, и он недоверчиво на меня покосился.
— Звонила тётя Сона, — сказала мама, — приглашает нас в гости, а мне до сих пор за Бобу стыдно, как вспомню…
— Он был тогда ещё совсем малыш, — заступился я за Бобу, — а тётя Сона ведь знает, что наш папа погиб на войне…
Вернулся отец Вовки.
Не вернулись к старикам их сыновья.
Поблёскивала на стене рядом с портретом отца выточенная мною звёздочка.
