Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма - [2]

Что, не сравнявшися с Волом,

С натуги лопнула и — околела.

Пример такой на свете не один:

И диво ли, когда жить хочет мещанин,

Как именитый гражданин,

А сошка мелкая, как знатный дворянин.

Разборчивая невеста

Невеста-девушка смышляла жениха:

Тут нет еще греха,

Да вот что грех: она была спесива.

Сыщи ей жениха, чтоб был хорош, умен,

И в лентах, и в чести, и молод был бы он

(Красавица была немножко прихотлива):

Ну, чтобы всё имел — кто ж может всё иметь?

Еще и то заметь,

Чтобы любить ее, а ревновать не сметь.

Хоть чудно, только так была она счастлива,

Что женихи, как на отбор,

Презнатные катили к ней на двор.

Но в выборе ее и вкус и мысли тонки:

Такие женихи другим невестам клад,

А ей они на взгляд

Не женихи, а женишонки!

Ну, как ей выбирать из этих женихов?

Тот не в чинах, другой без орденов;

А тот бы и в чинах, да жаль, карманы пусты;

То нос широк, то брови густы;

Тут этак, там не так;

Ну, не прийдет никто по мысли ей никак.

Посмолкли женихи, годка два перепали;

Другие новых свах заслали:

Да только женихи середней уж руки.

«Какие простаки»

Твердит красавица: «по них ли я невеста?

Ну, право, их затеи не у места!

И не таких я женихов

С двора с поклоном проводила;

Пойду ль я за кого из этих чудаков?

Как будто б я себя замужством торопила,

Мне жизнь девическа ничуть не тяжела:

День весела, и ночь я, право, сплю спокойно:

Так замуж кинуться ничуть мне не пристойно».

Толпа и эта уплыла.

Потом, отказы слыша те же,

Уж стали женихи навертываться реже.

Проходит год,

Никто нейдет;

Еще минул годок, еще уплыл год целой:

К ней свах никто не шлет.

Вот наша девушка уж стала девой зрелой.

Зачнет считать своих подруг

(А ей считать, большой досуг):

Та замужем давно, другую сговорили;

Ее как будто позабыли.

Закралась грусть в красавицыну грудь.

Посмотришь: зеркало докладывать ей стало,

Что каждый день, а что-нибудь

Из прелестей ее лихое время крало.

Сперва румянца нет; там живости в глазах;

Умильны ямочки пропали на щеках;

Веселость, резвости как будто ускользнули;

Там волоска два-три седые проглянули:

Беда со всех сторон!

Бывало, без нее собранье не прелестно;

От пленников ее вкруг ней бывало тесно:

А ныне, ах! ее зовут уж на бостон!

Вот тут спесивица переменяет тон.

Рассудок ей велит замужством торопиться:

Перестает она гордиться.

Как косо на мужчин девица ни глядит,

А сердце ей за нас всегда свое твердит.

Чтоб в одиночестве не кончить веку,

Красавица, пока совсем не отцвела,

За первого, кто к ней присватался, пошла:

И рада, рада уж была,

Что вышла за калеку.

Парнас

Когда из Греции вон выгнали богов

И по мирянам их делить поместья стали[1],

Кому-то и Парнас тогда отмежевали;

Хозяин новый стал пасти на нем Ослов

Ослы, не знаю как-то, знали,

Что прежде Музы тут живали,

И говорят: «Недаром нас

Пригнали на Парнас:

Знать, Музы свету надоели,

И хочет он, чтоб мы здесь пели»

«Смотрите же», кричит один: «не унывай!

Я затяну, а вы не отставай!

Друзья, робеть не надо!

Прославим наше стадо,

И громче девяти сестер[2]

Подымем музыку и свой составим хор!

А чтобы нашего не сбили с толку братства,

То заведем такой порядок мы у нас:

Коль нет в чьем голосе ослиного приятства,

Не принимать тех на Парнас».

Одобрили Ослы ослово

Красно-хитро-сплетенно слово:

И новый хор певцов такую дичь занес,

Как будто тронулся обоз,

В котором тысяча немазанных колес.

Но чем окончилось разно-красиво пенье?

Хозяин, потеряв терпенье,

Их всех загнал с Парнаса в хлев.

Мне хочется, невеждам не во гнев,

Весьма старинное напомнить мненье:

Что если голова пуста,

То голове ума не придадут места.

Оракул

В каком-то капище был деревянный бог,

И стал он говорить пророчески ответы

И мудрые давать советы.

За то, от головы до ног

Обвешан и сребром и златом,

Стоял в наряде пребогатом,

Завален жертвами, мольбами заглушен

И фимиамом задушен.

В Оракула все верят слепо;

Как вдруг, — о чудо, о позор!—

Заговорил Оракул вздор:

Стал отвечать нескладно и нелепо;

И кто к нему зачем ни подойдет,

Оракул наш что молвит, то соврет;

Ну так, что всякий дивовался,

Куда пророческий в нем дар девался!

А дело в том,

Что идол был пустой и саживались в нем

Жрецы вещать мирянам.

И так,

Пока был умный жрец, кумир не путал врак;

А как засел в него дурак,

То идол стал болван-болваном.

Я слышал — правда ль? — будто встарь

Судей таких видали,

Которые весьма умны бывали,

Пока у них был умный секретарь.

Василек

В глуши расцветший Василек

Вдруг захирел, завял почти до половины,

И, голову склоня на стебелек,

Уныло ждал своей кончины;

Зефиру между тем он жалобно шептал:

«Ах, если бы скорее день настал,

И солнце красное поля здесь осветило,

Быть может, и меня оно бы оживило?» —

«Уж как ты прост, мой друг!»

Ему сказал, вблизи копаясь, жук:

«Неужли солнышку лишь только и заботы,

Чтобы смотреть, как ты растешь,

И вянешь ты, или цветешь?

Поверь, что у него ни время, ни охоты

На это нет.

Когда бы ты летал, как я, да знал бы свет,

То видел бы, что здесь луга, поля и нивы

Им только и живут, им только и счастливы:

Оно своею теплотой

Огромные дубы и кедры согревает

И удивительною красотой

Цветы душистые богато убирает;

Да только те цветы

Совсем не то, что ты:

Они такой цены и красоты,

Что само время их, жалея, косит,