Полное собрание сочинений. Том 16. Дело о хитроумной ловушке - [12]

— И, стало быть, она взяла бутылочку с таблетками цианида и выбросила ее? — спросил Мейсон.

— Да, верно. Она сунула бутылочку в свой кошелек и была уверена, что врач непременно обнаружит, что Мошер Хигли отравлен. Она хотела во всем признаться, но, к счастью, решила подождать, потому что боялась, что, если она расскажет о таблетках, то это может принести неприятности Джону Локку. Врач дал ей успокоительное и уложил спать. Проснувшись, она обнаружила, что все — и врач, и сиделка — считают, что Хигли умер сам, естественной смертью. Для нее это выглядело случаем, посланным небесами.

У Хигли в доме была комната для оружия. Там по стенам висели ружья в таких штативах и еще были полки для патронов. До того, как он совсем слег, он временами немного охотился. Надин пошла в эту комнату и взяла такие маленькие плоскогубцы с вытянутыми концами, чтобы вытащить дробь из патронов к дробовикам. Потом она бросила дробь в ту же бутылочку, а ближе к вечеру отнесла ее на озеро Туомби, ну и…

— А откуда она узнала об озере? — спросил Мейсон.

— Так это же место, куда молодые парочки ходят обниматься. И они с Джоном Локком тоже бывали там время от времени. Это что-то вроде места для любовных забав. Она забросила бутылочку как можно дальше. Надин Фарр терзали муки совести. Инстинкт подсказывал, что надо сидеть смирно, а совесть призывала говорить, поэтому внутри нарастало эмоциональное возбуждение, которое имело неблагоприятные последствия. Она не могла спать, стала нервной и пугливой, потеряла аппетит, похудела и. стала вообще больной. Джон Локк настоял на том, чтобы она показалась врачу. Она обратилась к общепрактикующему врачу, который и направил ее ко мне. Вот тебе и вся история.

— Это, черт возьми, та еще история, — сказал Мейсон.

— Что означает твое замечание?

— А ты взгляни на это так, как сделают присяжные. Когда она находилась под воздействием наркотиков в процессе проверки сывороткой истины, она рассказала тебе, что ненавидела Мошера Хигли, а тот ненавидел ее, и она отравила его и выбросила яд в озеро. А теперь выходит, что у Мошера Хигли была возможность разрушить ее романтическую связь. Наверно, в его распоряжении была настолько компрометирующая информация, что она даже не попыталась бороться за свои права. Он приказал ей исчезнуть и отказаться от человека, которого она любила, и назначил ей для этого двое суток. Но до истечения этого срока Мошер Хигли умер. Он был отравлен рукой девушки, цианидом, который она выкрала из лаборатории, где работал ее жених. В своих предсмертных словах Хигли обвинил ее в том, что она отравила его. Она знала, что сделала, она взяла остатки этого яда, положила в бутылочку дробинки, поехала на озеро Туомби и бросила туда бутылочку.

— Ну, если смотреть на все это подобным образом, то это звучит совсем плохо, — согласился доктор Ди-нэйр. — Но, Мейсон, боюсь, я склонен верить этой девушке.

— К сожалению, я не могу внушить твое мнение присяжным.

— Но в том виде, в котором ты представил, все это, конечно, выглядит плохо.

— Да, плохо, — отозвался Мейсон. — И все же нам надо противостоять этому. У Деллы здесь есть немного виски. Давайте-ка сделаем хорошего двойного виски со льдом, а потом пойдем и хлебнем этого лекарства.

— Не знаю, полагается ли нам принимать какое бы то ни было лекарство, — сказал доктор Динэйр. — Мы расследовали это дело и…

— Думаю, что в этом деле больше затруднений, чем ты думаешь, Берт, — сказал Мейсон.

— Это еще почему?

— Когда ты позвонил мне по телефону и я понял экстренность ситуации, я решил, что все это дело может устоять или рухнуть из-за одной вещи.

— Из-за чего? — спросил доктор Динэйр.

— Можно ли будет раздобыть какие-либо улики, подтверждающие все это, и отыскать бутылочку с ядом.

— Да, думаю, что можно. Они могут вызвать водолазов и…

— Поэтому, — перебил его Мейсон, — я и поспешил на озеро Туомби. Там я нашел купающихся мальчиков. Я попросил их обшарить песчаное дно в районе лодочной пристани. Четверо ребятишек стали прыгать с пристани, где глубина около десяти футов. Само озеро спокойное, небольшое, поэтому там нет волн, даже во время шторма. Я чувствовал, что, если этим ребятам не удастся отыскать похожую бутылочку, мы будем в относительной безопасности, предполагая, что и полиции не удастся найти ее — ведь тогда не будет никакого дела.

— Блестящая идея. Я передаю ее тебе для быстрого обдумывания, Мейсон. В конце концов, это наша самая главная ставка. Мы будем сидеть, притаившись, а…

— Нет, сидеть нам тут не придется. Мы нашли эту бутылочку!

— И где же она сейчас?

— Я сразу помчался к Герману Корбелу, химику-кон-сультанту.

— Это хороший человек.

— Да, — кивнул Мейсон. — Он один из лучших в своей профессии. Я хотел, чтобы он выяснил, что было в этой бутылочке. И вот теперь, зная эту историю, которую рассказала твоя пациентка, мы мало что можем сделать, потому что там был яд.

— Послушай-ка, — сказал доктор Динэйр, — ты нашел эту бутылочку. А не мог бы ты избавиться от нее, бросить в океан, зашвырнуть…

— Это ведь преступление — скрывать или уничтожать важные улики. Мне пришлось принять меры предосторожности и убедиться, что бутылочку можно идентифицировать. Как ты помнишь, у меня там четверо мальчишек ныряли за ней. Когда она была обнаружена, мне пришлось раскрыть свое имя и личность и взять с собой к Герману Корбелу молодого паренька, который нашел бутылочку. А для того, чтобы он мог поехать со мной, я должен был как-то уверить его, вот я и отвез его домой, к родителям, и предъявил им свои документы. Он сменил свой мокрый купальный костюм на обычную одежду. Я оставил за собой широкий след, но ничего другого я сделать не мог.