Полночь в кафе «Черный дрозд» - [90]

От смерти не убежать, не спрятаться.

– Надо извиниться перед Анной-Кейт и перед мамой… и, наверное, перед сотрудниками больницы.

– Все настолько плохо?

– Что бы ты ни имел в виду под «настолько», умножай это на десять.

– Они наверняка все понимают. – Кэм отклонился назад и вытянул ноги. – Каждый справляется с обрушившимся на него горем по-своему, Натали.

Я закрыла глаза, прислушиваясь к успокаивающему шуму водопада и тихому плеску мелких озерных волн, набегающих на берег.

– Я вела себя ужасно. Вымещала на них свой гнев…

Если бы не мамино суровое внушение и порицание, я бы, наверное, еще долго не пришла в себя. Иногда бывает тяжело выслушать правду. Тяжелее, чем ее принять.

– Уверен, никто тебя не осуждает.

– Я сама себя осуждаю.

– Заканчивай с этим.

– Как? Подскажи, пожалуйста. И заодно объясни, как надо прощать? Я теряюсь в догадках.

Кэм скрестил ноги.

– По-моему, прежде всего надо понять, почему тот, на кого ты в обиде, так поступил. Я постарался взглянуть на семейные отношения глазами бывшей жены. Она по девять, а то и по десять месяцев в году жила одна, пока я болтался по всему свету. Вероятно, ей было одиноко.

– Ты тоже все это время жил один. Разве ты ушел к другой?

– Нет, – покачал головой Кэм. – Но речь сейчас о ней, а не обо мне. Чтобы ты сделала на месте отца?

– Даже не представляю, – задумалась я.

Папа говорит, что никому не рассказал о своей болезни, потому что хотел нормальной жизни, без сочувственных взглядов и еженедельных посылок с банановым хлебом. В этом я с ним солидарна: тоже ненавижу сочувственные взгляды. Не выношу, когда меня жалеют. Однако я вряд ли сумела бы утаить свой диагноз и в одиночку нести этот груз.

Впрочем, сейчас речь не обо мне, а о папе.

Он – самый сильный, мужественный человек из всех, кого я знаю. После смерти Эджея все держалось на папе, в том числе и я.

– Я могу понять, почему он принял такое решение. – Подобрав еще одну сосновую иголку, я согнула ее пальцами. – Как ни трудно в этом признаваться.

– Почему трудно?

– Потому что это его оправдывает. А я все еще сержусь и не в силах смириться с его поступком.

Кэм отпил воды из фляги.

– Сердишься потому, что он умолчал о своей болезни, или из-за того, что он умирает?

Я встала и, отряхнув руки, подошла ближе к воде. Кэм не боится называть вещи своими именами. Каким-то образом он ухитряется видеть меня насквозь. Сзади послышались шаги: Кэм приблизился ко мне.

– Это несправедливо, – добавила я.

– Да, несправедливо, – согласился Кэм. – По отношению ко всем вам.

Обернувшись, я посмотрела на спящую дочку. Сердце заныло.

Ей неизвестно, как много она потеряет. И сколько уже потеряла. Неясно, хорошо это или плохо. Раньше я считала, что хорошо, но теперь сомневаюсь. Олли никогда не узнает, как отец смеялся и покрывал ее личико поцелуями. Не вспомнит, как дедушка читал ей книжки, усадив к себе на колени, и как уютно и спокойно ей было в его теплых, любящих объятиях.

Брызги водопада разлетались и оседали на моих ногах.

– А как тебе удалось простить жену?

Кэм поднял камешек и швырнул в озеро. Тот задорно запрыгал по воде.

– Умение прощать – не наука, а скорее искусство. Здесь не может быть точных рецептов. В сущности, я всегда желал счастья жене, а со мной она не была счастлива. Я достаточно сильно ее любил, чтобы отпустить.

Я опять оглянулась на Олли. Та не шевелилась.

– И ты не злился?

Кэм снова бросил камень и, усмехнувшись, признал:

– Было дело.

Я полюбовалась поблескивающими на дне прозрачного, неглубокого озера камешками.

– Как ты пережил расставание?

– У меня был выбор: либо зациклиться на том, что случилось, и посвятить жизнь страданиям и сожалениям, либо извлечь из произошедшего ценный, хотя и болезненный урок и жить дальше. И, возможно, найти и полюбить кого-то, кто ответит мне взаимностью. Разумеется, я предпочел второй вариант. Стал фотографом, перебрался в Уиклоу, и вот я здесь…

И вот он здесь.

– Ты ее все еще любишь? – Я запретила себе задаваться вопросом, почему мне так тяжело об этом спрашивать.

– Нет. Когда выясняется, что твоя жена сбежала с телевизионщиком, любовь удивительно быстро проходит.

– Мне очень жаль.

– Не стоит жалеть. Ведь иначе я бы так и не приехал в Уиклоу… – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – И мы бы не встретились.

Я улыбнулась в ответ.

– И почему мне вдруг захотелось отправить твоей бывшей записку с благодарностями?

Кэм расхохотался.

Внезапно за спиной раздался лай Ривера и звонкий голосок Олли:

– Пливет-пливет!

Я обернулась, но было поздно: прошмыгнув мимо меня, дочка с восторженным взвизгом прыгнула в озеро. Я ринулась вперед, чтобы поймать ее, и упала в воду, сильно стукнувшись коленями о каменистое дно. Тучи брызг ударили в лицо. Дочка выскользнула из моих рук. Нет!!! Я вслепую отчаянно забарахталась, пытаясь нашарить Олли.

Неожиданно широкие ладони сомкнулись на моих запястьях, заставляя остановиться. Сквозь пелену затуманившего разум ужаса до меня донесся смех Кэма.

– Успокойся, Натали. С Олли все в порядке.

Слава богу… Слава богу! Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я села на камни, по грудь в воде. Протерла глаза и сразу поняла, что так развеселило Кэма.