Полная душа любви - [4]

Большую роль в жизни Лели сыграли занятия в театральной студии. Точней, это был народный театр. Конечно, Надька уже знала о театре, в письмах к ней Леля вспоминал о нем много раз, но в письме всего не расскажешь! Мама отпускала Лелю в театр начиная с шестого класса — на репетиции нужно было ездить в соседний поселок — и режиссер Николай Иванович посвящал его там в мир искусства. Мальчик танцевал зайчиков и джигитов, участвовал в инсценировках басен, его учили играть на гитаре и выразительно читать стихи. Но самым главным было духовное общение с Николаем Ивановичем и ребятами, точно так же влюбленными в искусство. И здесь, в большом городе, Леле не хватало этого вот духовного общения — хотя в общежитии так много ребят умели играть на гитаре и, кажется, все знали красивые стихи.

Вечерами собирались у кого-нибудь пить чай, в сумерках, при свете настольной лампы — как он любил свет настольной лампы! — и кто-то передавал Леле гитару, когда наступала его очередь. Голос его дрожал и срывался, когда он пел. Точней, такого голоса, чтобы петь, у него и не было, а он еще пытался забираться высоко, тянуть. Но кто кроме него вкладывал в пение столько чувства! И при словах: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» он окидывал ясным, любящим взглядом комнату — Надькину чаще всего — и по очереди останавливался на лицах — Надьки, своей девушки, соседок ее, парней с первого курса — Кирюши, Геныча — и вьетнамцев, забившихся в уголок. Там их глазки блестели в темноте. Ребята, как здорово, что мы можем побыть вот так, все вместе!

Песен в общежитии знали мало, и все песни были любимые — их пели по много раз. И он читал свое любимое стихотворение тоже много раз в одной и той же компании, почти каждый вечер, и всегда сообщал, что его написал режиссер народного театра, где он когда-то играл в родных местах. Должно быть, на этом стихотворении они там у себя и отрабатывали технику чтения стихов, как понимал ее Николай Иванович. Когда Леля читал стихи, у него снова срывался голос — он полудекламировал, полупел — щеки его розовели, и на глаза набегали слезы. В стихах воспевалась женщина, у которой была чудная фигура, и без сомнения, это был опыт эротической поэзии — удачный, нет ли. Обращаясь к женщине, автор описывал ей же самой всю ее — от волос, от кончиков пальцев. Стихотворение называлось «Стакан любви». В конце говорилось: «Я хочу выпивать этот стакан каждый день», — или как-то в таком роде. Когда Лелик читал в тишине, Надька не глядела ни на кого, и ей хотелось вычеркнуть эти минуты из их с Леликом отношений. Она думала, как много уже этих минут, этих слов, этих выражений лица, этих движений — округлых, плавных и все равно неловких — которые она вычеркивает и вычеркивает — без конца, так что и не поймешь, осталось ли еще что-нибудь.

Однажды они договорились встретиться где-то в парке, и когда Надька шла после занятий по аллее, за одной скамейкой она увидела что-то темное, шевелящееся. И это был Леля, присевший, скрючившийся, чистивший на себе брюки. Надька повернулась и побежала к воротам парка. И потом еще несколько дней робкий Лелик ждал ее у выхода с факультета, чтоб вместе ехать домой, а Надька смотрела в окно, дожидаясь, когда он уйдет. Как могла, она старалась себе втолковать, что погода нынче стоит сырая, скользко, и кто угодно мог бы вот так же заляпать брюки и чистить их прямо на улице, отойдя в сторонку с дороги, сложившись, как игрушка на шарнирах — или еще бывают такие складные линейки — и высоко подняв пятую точку. Ничего в этом особенного нет. Она как могла заставляла себя так думать. Но само собой думалось, что девчонки скоро заметят, что она уже три дня, пять дней, неделю не видится со своим парнем, что она стала уже как они! Они думают, что как они быть плохо — и над ней наверняка станут теперь смеяться. Особенно Валя, и она будет щипать ее со знанием дела, вкусом. Она придумает, как отравить жизнь той, которой столько завидовала! Хорошо, Надька успела отшить того вьетнамца, как бишь его, Тьена. Все знают, что она его отшила, он еще плакал и сказал: «Я никогда приду в ваша комната». А если б не знали, Валя могла бы сказать, что Надька бросила своего парня ради вьетнамца. Или что Лелик сам порвал с ней — приревновал. Отелло Лелик! Что возьмешь с Вальки, ей ведь уже 20 лет, а она никому не нравится. Злая, взвинченная. Геныч бросил ее, тот парень, с которым она встречалась после разрыва с Кирюшей. Она рассказывала что-то про Геныча соседкам по комнате и плакала — соседки не успели тогда сразу пересказать Надьке, ведь она мало бывала дома — а после все начало забываться. Вот и про Надькину любовь они забудут совсем скоро. Надо только перетерпеть как-нибудь это время, когда над тобой смеются…

Вечером она не поднимая головы сидит за столом, читает и ждет, когда начнут смеяться. За чаем Валя, наконец, обращается к ней. Спрашивает, где живет Тьен. Или хотя бы — где он учится. Надька, не зная, где ждать ловушки, пожимает плечами: «Да я не помню, он говорил, что-то такое, техническое…» Валя встает и выходит на лестницу — подкараулить какого-нибудь смуглого человечка, схватить за руку: