Полковник Кварич - [67]

– Это очень странно, – услышала она его голос, ибо ветер дул в ее сторону, – но я готов поклясться, что слышал, как кто-то рыдает; наверно, это был ветер.

Первой мыслью Иды было бежать, и она уже было сделала первое движение, но споткнулась и едва не упала. Через минуту он был с ней рядом. Она была поймана, и, возможно, не слишком жалела об этом, тем более что она пыталась убежать.

– Кто это? В чем дело? – спросил полковник, зажигая перед ее лицом спичку, не гаснущую на ветру. В ее свете он увидел высокую фигуру Иды и ее красивое, но печальное и заплаканное лицо, ее мокрый макинтош и столбик калитки, на который она опиралась. Иными словами, он увидел все.

– Боже мой, Ида, – удивился он, – что вы здесь делаете, почему плачете?

– Я не плачу, – сказала она, всхлипнув, – просто мое лицо мокрое от дождя.

В этот момент спичка догорела, и он бросил его на землю.

– В чем дело, дорогая, в чем дело? – испуганно спросил он. Встретив ее здесь одну, в темноте, под дождем и всю в слезах, он был потрясен до глубины души. Да и кто на его месте не был бы?

Она попыталась ответить, но не смогла, и в следующие мгновение, что греха таить, обменяла столб калитки на широкое плечо Гарольда и доплакала уже на нем.

Видеть, как плачет молодая и красивая женщина (особенно если она плачет у вас на плече) – весьма трудная вещь. Это нелегко, даже если вы вообще не влюблены в нее. А если влюблены, пусть даже чуть-чуть, то это тяжело. Если же, как в данном случае, вы ее боготворите, причем, даже более, нежели разумно боготворить любое небезгрешное человеческое существо, то это зрелище способно повергнуть вас в ужас. Что и было в данном случае. Будучи не в состоянии это вынести, полковник приподнял со своего плеча ее голову и, снова и снова поцеловал ее милое лицо.

– В чем дело, дорогая моя? – спросил он. – В чем дело?

– Отпустите меня, и я скажу вам, – ответила Ида.

Он повиновался, хотя и с видимым нежеланием. Найдя носовой платок, Ида вытерла глаза.

– Я помолвлена, – сказала она еле слышно, – я помолвлена с мистером Косси.

И тогда, наверно впервые в жизни, Гарольд Кварич грубо выругался в присутствии леди.

– Проклятье! – воскликнул он.

Ида не обратила внимания на силу языка, возможно, она даже мысленно повторила его в некоем женском эквиваленте.

– Это правда, – сказала она со вздохом. – Я знала, что это произойдет. Эти ужасные вещи всегда происходят, и это не моя вина. Но я уверена, что вы всегда будете это помнить. Я была вынуждена это сделать… он ссудил деньги на этом условии, и даже будь я в состоянии вернуть деньги, я все равно была бы вынуждена выполнить условия сделки. Тем более что ему нужны не деньги, ему нужен этот брак.

– Разрази гром этого бесстыжего Шейлока! – вновь воскликнул Гарольд и даже простонал от горечи и ревности. – И ничего нельзя поделать? – спросил он хрипло, ибо это был для него сильный удар.

– Ничего, – печально ответила Ида. – Я не вижу, что может нам помочь, если только он не умрет, – сказала она. – Что маловероятно. Гарольд, – она, впервые обратилась к нему по имени, ибо ей казалось, что после того, как она плакала на плече этого мужчины, было бы нелепо называть его по фамилии. – Гарольд, этому невозможно помочь. Я сделала это сама, потому что, как я уже сказала, я считаю, что ни одна женщина не имеет права ставить свое личное счастье выше благополучия своей семьи. И мне искренне жаль, – добавила она срывающимся голосом, – что мой поступок принесет вам страдания.

Кварич вновь простонал, но ничего не сказал.

– Мы должны попытаться забыть, – продолжала она с жаром. – О, нет! Нет! Я чувствую, что это невозможно. Вы не забудете меня, Гарольд, не так ли? И хотя между нами должно быть все кончено, и мы никогда не должны говорить так, как сейчас, – никогда – знайте, я не забуду вас, но я всегда буду о вас думать.

– Я никогда вас не забуду, – пообещал он, – и я достаточно эгоистичен, чтобы надеяться, что вы иногда будете думать обо мне, Ида.

– Конечно, буду! У нас у всех есть свое бремя. Это жестокий мир, и мы должны нести свою ношу. И, в конце концов, все будет едино, всего через несколько лет. Думаю, все эти мертвецы, лежащие здесь, чувствовали то же, что чувствуем мы, но как же они тихи! И, возможно, там, за гранью что-то есть, просто там все не так. Кто скажет? Вы не уедете отсюда, Гарольд, не так ли? Во всяком случае, пока я не выйду замуж, возможно, тогда вам лучше уехать. Пообещайте, что вы не уедете до тех пор, и вы позволите мне иногда вас видеть; это такое утешение видеть вас.

– Да, пожалуй, мне лучше уехать, – сказал он. – Возможно, в Новую Зеландию, но если вы настаиваете, я пока останусь.

– Спасибо, а теперь прощайте, дорогой мой, прощайте! Нет, не надо меня провожать, я могу сама найти дорогу домой. И, скажите… почему вы ждете? Прощайте, причем, прощайте навсегда. Да, поцелуйте меня разок и поклянитесь, что никогда не забудете меня. Женитесь, если хотите, но не забывайте меня, Гарольд. Простите мне мою откровенность, но я говорю как человек, который умрет ради вас, и я хочу, чтобы вы это поняли.

– Я никогда не женюсь и никогда не забуду вас, – ответил он. – Прощайте, любовь моя, прощайте!