Полька - [11]
Во время нашей последней встречи… я не знала, что заключу один… контракт.
— На «Городок»? Но… Или какой-то новый договор? — Продюсеру казалось, что мы уже договорились о сроках.
— Не совсем. С сериалом, с обещанными двадцатью сериями я как-нибудь справлюсь. Нет, у меня другой контракт, с природой… и он окончится весной. — Я даже родной матери не сказала, а болтаю с посторонними людьми.
— Это серьезная проблема… В таком состоянии женщины нередко глупеют, — глубокомысленно замечает продюсер.
Вот именно, поэтому никому и нельзя говорить, чтобы потом не было снисходительности или «деликатности», если я вдруг выдам какую-нибудь сногсшибательную глупость. Пока что договариваемся насчет первой серии к ноябрю, а дальше будет видно.
В данный момент я ничего писать не в состоянии. Больше всего хочется свернуться в клубочек и переждать отеки, тошноту и насилие запахов. С каждым днем все хуже. Если так будет продолжаться, до осени я просто не дотяну. Сколько я наслушалась о цветущих беременных женщинах — bullshit![14] Сначала меня преследовало идиотское чувство: может, я буду плохой матерью, раз меня тошнит и я худею? Потом решила, что все эти сопли о серийных мадоннах с их благословенным бременем придумали мужики себе в оправдание. Дитя, плод их семени — и вдруг симптомы ракового заболевания, невозможно! Эмбрион разбухает в матке. Если он ошибается адресом, из яичников или брюшины его изгоняют с помощью химиотерапии. Маленький комок размножающихся клеток — не злокачественных, но подрывающих материнское здоровье.
Задумавшись, я прослушала вопрос режиссера Й. Ага, не жаль ли мне тратить время на сценарии.
— Знаете, нет.
— Но проза, наверное, важнее…
— Одно другому не мешает. Сценарий дает опыт. Художественный фильм, телетеатр, сериал. Знакомишься с людьми, их отношениями. Я умею описывать этот мирок.
— Да, но сценарий отличается от прозы. — Режиссер избегает банальных формул, видимо, любит литературу и считает ее делом более благородным, нежели размахивание белым полотнищем (экраном) перед быком-зрителем.
— Отличается. За исторический роман я бы в жизни не взялась.
Зачем? Выдуманный сюжет? Сценарий опирается на факты, они лучше вымысла. Описание эпохи? Картина сделает это более точно. История, просвечивающая сквозь тончайший фарфор. Литература есть стиль, язык. Я не собираюсь заниматься стилизацией под польский язык XVIII века. Я вижу эти сцены, чувствую эпоху. Она «наша»: авантюристы и бог смерти, — я, похоже, увлеклась. Удивленные взгляды: они не ожидали подобного словесного потока в ответ на обычный светский вопрос. Умолкаю. Остается проблема финансов, о которой в приличном обществе говорить не принято. Киношникам вообще не понять, каким образом три четверти гонорара за книгу оседают у издательства, оптовиков и так далее. Мне под сорок, а у меня нет ничего, даже самоката. Каждый месяц пятьсот баксов уходит на квартиру, еду. Что в Варшаве, что в Швеции. Ребята из «бруЛьона»[15] с их инфантильными играми заработали себе в новой Польше шикарные виллы. C'est la vie[16].
Ни страховки, ни пенсии, ни членства в Союзе писателей. Петушку приходится платить по счетам прежней биографии, но даже не в этом дело… Чтобы меня кто-нибудь содержал? Это все равно что одалживать почку.
Если писать для газет, для кино, прожить можно. Книги же — не ради заработка. Свобода в границах подобранной по размеру резервации.
Естественно, мне хочется писать. Полгода тому назад разворошила книжку, словно палочкой в кучке слов поводила, а закончить некогда. Это в угол не запихнешь, не забудешь. За что ни возьмусь, преследуют описания, образы.
Весной появится Крошка. Откуда у меня возьмутся силы и время для работы?
В кино нечто новенькое: не выношу эротических сцен. Кажется, что актрисе больно. Секс становится болезненным, лихорадочным. У меня повышается температура, я не узнаю свое больное тело. Я так ловко забеременела, теперь топаю дальше, порой чувствую себя счастливой, словно после химиотерапии — появилась надежда на выздоровление.
В гостиницу возвращаюсь к десяти вечера, жутко голодная. В ресторан не пойду: кошмарный вид, да еще отрыжка. Заказываю в номер блинчики — блюдо под серебряным колпаком — и бульон. Все вместе — пятьдесят злотых. Что, Santa Polonia[17], от этого тебя не тошнит? Ничего не поделаешь, ребенок — дорогая игрушка.
Интересно, зевал ли он вместе со мной в кино — он уже умеет (сведения, почерпнутые из «учебника» по беременности). Малыш уже обзавелся вполне человеческими рефлексами, быть может, потому, что на этой неделе у него как раз исчез хвост. «Теперь ты чувствуешь себя менее усталой, чаще ходишь в туалет». Да уж, конечно, «менее усталой»! Я бы, пожалуй, предпочла ночевать прямо в сортире, чтобы не тратить силы на походы туда-сюда.
Перебираюсь к Беате. Мы дивимся моему чуть выпуклому животу и потемневшим соскам. Пытаюсь рассказать ей о своих ощущениях. Не получается, язык одного вида непереводим на другой. Беата — нормальное существо, обладающее человеческим обонянием и вкусом.
Она жаждет уступить мне свою кровать. Я предпочитаю надувной матрас, дожидающийся меня в шкафу. Укладываюсь, почти приминая его к полу. Я ничего не знала о «существовании» паркета. Старого, потертого, однако сохранившего запах лака. Мне необходимо понюхать красные розы — сию секунду, немедленно. Только им под силу спасти мой нос. Не духи, не масло — настоящие розы с капельками воды на лепестках.
Париж. Бесшабашная голодная богема, нищие эмигранты… Студия в мансарде, под самой крышей. Романтика и гротеск, эротика и юмор, лабиринт судеб и ситуаций, мистика колоды таро…
Гретковска — одна из самых одаренных, читаемых и популярных польских писательниц. И, несомненно, слава ее носит оттенок скандальности. Ее творчество — «пощечина общественному вкусу», умышленная провокация читателя. Повествование представляет собой причудливую смесь бытописательства, мистики, философии, иронии, переходящей в цинизм, эротики, граничащей с порнографией… В нем стираются грани реального и ирреального.Прозу Гретковской можно воспринимать и как занимательные байки с «пустотой в скобках», и как философский трактат.
Париж. Бесшабашная голодная богема, нищие эмигранты… Студия в мансарде, под самой крышей. Романтика и гротеск, эротика и юмор, лабиринт судеб и ситуаций, мистика колоды таро…
Откровенный роман, покоривший весь мир! Смесь эротики, мистики, философии и иронии, переходящей в цинизм. Это правдивое зеркало жизни, в котором каждый найдет свое отражение.Быть женщиной в мире, которым правят мужчины, – легко ли это? А быть женщиной в католической Польше?… Доктору Кларе придется изведать многое, прежде чем она найдет ответы на свои вопросы. Она познакомится с восточной культурой, узнает цену любви и коварство предательства – и все это для того, чтобы в очередной раз убедиться: жизнь неисчерпаема в своем многообразии.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.