Полька - [13]
Вечером уговариваю Беату забежать к моему знакомому, Л. Плутаем между Мокотовым и Урсиновым[19] в поисках ориентира — костела бернардинцев. Его нет. Звоним Л.
— Где костел?
— Погасили.
Костел поглотила темнота — на ночь освещение выключают.
Л. недавно купил квартиру в новом районе. Он пока один, соседей нет — кроме борделя, въехавшего самым первым. Хозяин после ареста мафиозной группировки испарился. Пустые новые кварталы, напротив кладбище. От могил улицу отделяет низкая насыпь. На это жилье Л., художник, потратил все свои сбережения. Пытаясь придумать, как бы выплатить очередную часть кредита, он стоял у окна и наблюдал за похоронами. Печальное зрелище и подсказало ему, как умершие могут помочь заработать живым: портреты в гробу!
Администрация кладбища продемонстрировала Л. ассортимент ангелочков, голубков и крестов. Портретов в гробу в Варшаве не делают. Если он даст образец, они выставят в витринах варшавских кладбищ — Повонзки, Вулька Венглова. Будучи профессионалом, Л. отправился в Вилянов[20] — поучиться технике сарматской погребальной живописи. Там его ожидало разочарование: портреты рисовали в спешке, не слишком заботясь о сходстве.
— Художники писали с покойника или ориентировались на более ранние изображения? — поинтересовался он у виляновского экскурсовода.
— Как они работали? — У специалистки по польскому барокко нет никаких сомнений. — На скорую руку: время поджимало, тело разлагалось. Чаще всего рисовали по фотографиям.
Из всей обстановки у Л. лишь кровать и компьютер. Пятьдесят пустых квадратных метров кажутся берлогой. Неужели Вселенная все-таки сжимается? И как это я выросла на сорока метрах — вместе с родителями и сестрой?
Л. — специалист по компьютерной графике. Беата расспрашивает его о всяких технических примочках. Новенькая квартира благоухает всеми оттенками лака, дерева, красок. Беата с Л. ничего не чувствуют, болтают себе о возможностях современного принтера — тысячи граней цвета. Выглядываю в приоткрытое окно мансарды. Сельский, почти кладбищенский покой варшавского центра. Осенний вечер сменился летней ночью, словно кто-то пролистнул странички календаря в обратную сторону. Тебя, Крошка, пока тоже окружает теплая, влажная темнота.
Где настоящая парная ночь, обрушивающаяся в грохочущие чернотой волны, так это над Индийским океаном. Ночь — женщина, смуглая индианка, сбрасывающая на закате дня свое сверкающее золотистым солнечным светом сари. Она распускает скользкие, скрывающие ее до пят пряди. Нагретое тело источает душный аромат благовоний, из кадила, спрятанного в волосах, пахнет тропиками.
Прошу поставить музыку. Лучше всего Моцарта (я вычитала, что он ускоряет развитие мозга). Аппаратура Л. похожа на элегантный самогонный аппарат — трубки, провода, котлы ламп. Высшего класса, на заказ, не какое-нибудь hi-fi…
«Пам-пам-парам-пам» — вместо фортепианного концерта звучит «Реквием». Что еще можно услышать в доме у кладбищенских ворот?
Из Варшавы отправляюсь в Лодзь.
— Хорошо выглядишь, глаза блестят, — встречает меня сестра. Ну все, сейчас догадается, в чем дело… Ничего подобного: домашние не обращают внимания на мои чудачества. Перестала пить чай, бросила вегетарианство? Что ж, вкусы меняются. Норовлю прилечь среди дня? Каждый имеет право на отдых. Племянник, правда, удивляется, что я больше не хватаю без спросу его ролики, как бывало раньше. Но он пошел в школу, так что занят более важными делами.
Я мечтаю прокатиться по мягкому польскому асфальту (шведский гораздо тверже — каменная зубодробительная мозаика), пролетая по нескольку метров после каждого толчка ногой. Но страшновато: вдруг упаду… правда, до сих пор этого не случалось, но где гарантия?
Сижу дома, превращаясь в солнцелюбивое растение. Не выношу тени. Разумеется — очередная причуда беременной женщины: запахи, только красивые предметы и красивые люди, свет. Если все это фокусы маленького человечка, что же из него вырастет?
В Лодзи есть еще один любитель солнечных зайчиков — наш персидский кот. На Рождество я принесла его в шапке, теперь он стал большим и пушистым. Мордочка не плоская — при всей длинношерстной породистости рожица у него более-менее человеческая. Кошачьи прогулки по дому напоминают «ход» солнечных часов. Я передвигаюсь за ним с востока на запад, из кухни в комнаты. Кот милостиво разрешает себя сопровождать. В его собственном понимании он достиг вершины иерархии: его место — сразу после главного самца в семье, моего отца, и самца чуть поменьше, племянника: самки же призваны обслуживать, кормить, расчесывать. Кастрировать себя он не дал — притворился вполне послушным котиком. Спрятал когти и клыки поглубже в меховую душу. Порой только царапнет глазом голубя на балконе.
Меня подмывает рассказать своим о беременности. Я заключила с Петушком пари, что не проговорюсь. Дело не в ста долларах, на которые мы поспорили, просто не хочется их беспокоить. Скажу, когда пройдут наконец три месяца и точно не будет выкидыша. Петр звонит каждый день, мы общаемся с помощью шифра: аппетит есть (то есть не рвет), желудок немного барахлит (жутко тошнит). Шепотом, на будущее, извиняюсь насчет Греции:
