Политика - [16]

Моше был половым виртуозом. У Моше был талант.

13

Однако мы совсем позабыли про Папу. А я бы не хотел забывать про него. Теперь, когда Моше и Нана наконец трахнулись, мы можем позабыть о них ненадолго.

Пока неортодоксальный еврейский мальчик удовлетворял его дочь, Папе подгоняли костюм по фигуре. Вообще-то костюм по фигуре ему подгонял ортодоксальный еврей.

Жизнь полна иронических совпадений.

Мистер Блюменталь был Папин портной. Он был невысок и худощав. Ему было семьдесят пять. Он был лыс и носил кардиганы. Жил он на углу Шекспировского тупика и Милтон-роуд, рядом с синагогой в Хэтч-Энде. На карте Лондона с пригородами синагога была помечена шестиугольной звездой Давида. Он жил с женой, которую звали миссис Блюменталь. Миссис Блюменталь была невысокой полной женщиной. У нее была роскошная шевелюра. Она не носила кардиганы.

Дело было воскресным утром в псевдо-тюдоровском доме Блюменталей на углу Шекспировского тупика и Милтон-роуд. Папа хотел, чтобы ему укоротили брюки и ушили костюм в плечах.

Мистер Блюменталь стоял на коленях посреди гостиной супругов Блюменталь, согнувшись над папиными пестрыми шерстяными носками и зажав в зубах булавки, и высказывал свое восхищение вкусом Папы, выбравшим столь качественный материал. Одновременно он критиковал совершенно отвратительные швы костюма.

Папа рассматривал красочный альбом с фотографиями израильских ландшафтов. Он рассматривал обтянутую красной тканью рамку, украшенную золотым шитьем, обрамлявшую фотографию мальчика в пестрой накидке, какую надевают на бар-мицву.

О чем же думал Папа в этот момент? Как обычно, Папа пытался не думать об Освенциме.

Об Освенциме? Нет, в Папе не было ничего зловещего. А об Освенциме он думал оттого, что был добр.

Папа однажды был в Освенциме. Он был в Кракове по делам и поехал в Освенцим на экскурсию вместе с группой мальчиков и девочек из Израиля. Освенцим предстал перед Папой солнечным и чистым. Трава подстрижена. Три японских туриста фотографировали друг друга под надписью над воротами: “Arbeit Macht Frei”.[3] Уборщица наводила блеск на стеклянные витрины, в которых были выставлены вещи, детская одежда, волосы. Тонны волос. В руках фашистов волосы приобрели тяжесть. Вот чего они достигли, подумал Папа. Они сделали все неестественным.

Однако на самом деле не все здесь было неестественным. Это печалило Папу. Было бы лучше, думал он, если бы все здесь было не таким. Но все предметы были обычного размера. Они были совсем как обычные предметы.

Косичка под стеклом задела бы плечо девочки, если бы та обернулась. Она легла бы вдоль ее шеи. Все было как в обычной жизни. Папе не стоило ездить в Освенцим. Освенцим подавил его. Он его уничтожил. Добрых людей поражают насилие и агрессия. Они хотят понять — зачем? Зачем все это? Как могут люди быть столь жестокими?

Папе хотелось понять.

Однажды он пролистал рекламную брошюру турфирмы “Мидас Бэттфилд Турз” об экскурсии на тему холокоста, но был шокирован тем, как она написана. “Третий день. Утром мы едем в лагерь смерти Треблинка, где в день умерщвлялось до 17000 человек. Днем вы вернетесь в Варшаву, прогуляетесь под звуки Шопена по тихим и радующим глаз Королевским Лазенкам и посетите Дворец на Воде. Ужин в гостинице”.

Папа не был туп. Он не был отвратителен. Он просто был по-детски наивен.

Пытаясь постичь природу зла, Папа перед сном читал книгу Рудольфа Гесса “Комендант Освенцима”, с отзывом Примо Леви на обложке. Леви не пытался сделать Гессу рекламу. Вот что он сказал: “Эта книга наполнена злом… она не обладает литературной ценностью… читать ее мучительно”.

Рудольф Гесс ставил Папу в тупик.

Гесс хотел быть фермером. Все, чего он хотел, это возиться с силосными башнями и сельхозтехникой. Но он стал править Освенцимом. Если бы Рудольф был нашим современником, его заветной мечтой было бы попивать на небольшой кухоньке липтоновский “Эрл Грей” и болтать с друзьями о происках брюссельских бюрократов. Он хотел тихой, спокойной жизни. Самое серьезное насилие, которое он мог бы совершить в жизни — это заколоть свинью перед магазином “Бадженс” в Мортон-ин-Марше в знак протеста против злоупотреблений французских властей.

Но нет. Он стал комендантом Освенцима.

— Что было в Освенциме? — спросил однажды мистер Блюменталь, повторяя Папин невинный вопрос. Мистер Блюменталь взглянул на миссис Блюменталь. Папа и мистер Блюменталь посмотрели на полные, обтянутые синим трико ноги миссис Блюменталь, возлежавшие на темном бархате ее кресла с откидной спинкой.

— Что было в Освенциме? — повторил мистер Блюменталь. Что он мог сказать?

— Плохо кормили, — сказал он. — Отвратительно кормили.

Папа не знал, шутка это или нет. Он не смог засмеяться. Он хотел засмеяться, но у него вышло только хихикнуть.

Смеха не получилось.

— Послушай, — сказала миссис Блюменталь мужу, — от твоего языка у нас таки будут неприятности.

— Неприятности? — спросил мистер Блюменталь. — Что за неприятности?

— Большие неприятности, — сказала миссис Блюменталь.

Папа любил мистера и миссис Блюменталь. Очень приятные люди. Он был так огорчен, когда мистер Блюменталь в своем белом жилете встал на колени, чтобы подколоть отворот брюк, и Папа увидел на его запястье, среди веснушек, татуировку из пяти цифр. Может, вы знаете, что означает то, что этих цифр было всего пять, а может, и нет. Эти пять цифр означали, что мистер Блюменталь попал в Освенцим в самом начале, в первых десятках тысяч. Они означали, что он провел в лагере дольше многих других.