Политика доброты - [9]

Дж. А.: Произошли ли в Вас какие-нибудь изменения между шестнадцатью и восемнадцатью годами, когда Вы приняли на себя обязанности мирского правителя?

Д. Л.: Да, я изменился... слегка. Я пережил много счастья и боли. Через это, а также через рост и накопление опыта, через возникающие проблемы и страдания я изменился. Окончательный «продукт» этого процесса находится сейчас перед вами. (Смеется.)

Дж. А.: А что Вы скажете о том времени, когда Вы только вошли в пору отрочества? У многих людей возникают трудности, когда они пытаются определиться как личность, найти свое место во взрослом мире. Происходило ли с Вами нечто подобное?

Д. Л.: Нет. Моя жизнь протекала весьма размеренно. Дважды в день я садился заниматься. Каждый урок продолжался ровно час, а остальное время я предавался играм. (Смеется.) Затем в возрасте тринадцати лет я приступил к изучению философии, определений, искусства ведения дискуссии. Время моих занятий увеличилось. Я также изучал каллиграфию. Однако все это происходило согласно установленному порядку, и я постепенно привык. Иногда у меня бывали каникулы. Это было очень приятное, счастливое время. Лобсанг Самтен — мой родной старший брат — обычно проводил время в школе, но на каникулы он всегда приезжал меня навестить. Временами моя мать привозила из долины Амдо особый хлеб. Очень пышный и вкусный. Она пекла его сама.

Дж. А.: Была ли у Вас возможность поддерживать близкие отношения с отцом, когда Вы росли?

Д. Л.: Мой отец умер, когда мне было тринадцать лет.

Дж. А.: Испытываете ли Вы особый интерес к кому-либо из Ваших предшественников? Или, может быть, чувство внутреннего родства?

Д. Л.: Мне близок Далай Лама Тринадцатый. Он во многом усовершенствовал обучение, поднял уровень образования в монашеских школах. Он дал серьезный толчок развитию настоящих религиозных мыслителей. Он сделал невозможным продвижение человека в духовной иерархии, приобретение им должности настоятеля и так далее, если тот не обладал для этого соответствующей подготовкой. В этом отношении он был очень строг. Он посвятил в монахи десятки тысяч человек. В этом заключаются два его основных религиозных достижения. Он не давал много посвящений или наставлений. Что касается благополучия страны, то он уделял много внимания и сил искусству управления государством, особенно его отдаленными районами. Он размышлял о том, как они должны управляться, и о тому подобных вещах. Он очень заботился, чтобы правительство более эффективно справлялось со своими функциями. Его глубоко волновал вопрос границ и другие аналогичные проблемы.

Дж. А.: Что в течение Вашей жизни являлось для Вас внутренним вызовом? Какие уроки Вы из нее вынесли на личностном уровне? Какие осознания и переживания оказали наибольшее воздействие на развитие Вас как личности?

Д. Л.: Что касается религиозного опыта, то для него большое значение имело некоторое осознание шуньи (пустоты как отсутствия независимой самосущей природы) — некоторые переживания, некоторый опыт, — а в основном бодхичитта, альтруизм. Это во многом мне помогло. В какой-то степени, можно сказать, это сделало меня новым человеком, изменило меня как личность. Я все еще иду вперед по этому пути. Пробую себя на нем. Этот путь дает человеку внутреннюю силу, мужество, ему становится легче принимать жизненные ситуации. Это одно из величайших переживаний.

Дж. А.: Говоря о бодхичитте, Вы имеете в виду постоянное углубление внутренней реализации или определенный момент, связанный с внешним опытом?

Д. Л.: Главным образом я говорю о внутренней практике. Также возможно участие внешних причин или обстоятельств. Внешние факторы могли бы сыграть роль в развитии некоторого ощущения бодхичитты. Но в основном это должно прийти из внутренней практики.

Дж. А.: Можете ли Вы описать конкретный момент из своей практики, когда Вы переступили определенную черту?

Д. Л.: Рассмотрение теории шуньи — сперва теория шуньи, затем чувство бодхичитты... Где-то в 1965-66 годах, в это время. Это на самом деле очень личное. Подлинный религиозный практик должен держать такие вещи при себе.

Дж. А.: Хорошо. Если говорить не о Вашем глубочайшем внутреннем опыте, а о том, что являлось частью Вашей жизни

какие-то события из нее, — как это повлияло на Вас как на человека? Каким образом воздействовал этот опыт на Ваш внутренний рост?

Д. Л.: Оказаться в положении беженца — это очень полезно. Вы становитесь ближе к реальности. Когда я был Далай Ламой в Тибете, то старался смотреть на мир реалистично, однако каким-то образом обстоятельства сложились так, что между мной и окружающим миром возникла некоторая дистанция. Я так думаю. Я был несколько оторван от реальности. А потом я стал беженцем. Что ж, очень хорошо. Это была замечательная возможность набраться опыта, развить в себе решимость, или, иначе говоря, внутреннюю силу.

Дж. А.: Когда Вы стали беженцем, что помогло Вам обрести эту силу? Была ли это утрата высокого положения? Потеря страны? Тот факт, что все вокруг Вас страдали? Были ли Вы в этот момент призваны вести свой народ иным путем по сравнению с тем, к которому были привычны?