Политические партии Англии. Исторические очерки - [131]

Лорд Нортон, один из ведущих специалистов по конституционному праву в Британии, был настроен скептически: «подвешенный парламент» — не «народный парламент, а его противоположность, то есть парламент политиков. Политический курс вырабатывается в результате пост-электорального торга, с которым рядовых людей не знакомят. Возникают компромиссы, которые могут не иметь никакого отношения к чаяниям избирателей, которые им никогда не предлагали, и суждение по которым они не смогут вынести, если на следующих выборах партии вновь будут выступать в качестве самостоятельных единиц: исчезает институт, который можно было бы призвать к ответу»[950]. Именно такой закулисный торг и происходил на глазах британцев с 7 по 12 мая, создав гибрид, которого не ожидал никто. Действительно, партии не пошли в какой-либо комбинации на создание предвыборного блока, что требовало бы согласованной до или в ходе избирательной кампании совместной платформы, которую они бы вынесли на суд граждан.

Первое за послевоенный период коалиционное правительство либдемов с консерваторами в идеале позволяло создать стабильное правительство. И оно действовало полный срок. Коалиция изменила формулу о вотуме доверия правительству с простого большинства (50 % + 1 голос) на большинство в 55 %, или 358 голосов в парламенте.

При всей «несправедливости» мажоритарной системы она в идеале обеспечивает правящей партии большинство в парламенте, а, следовательно, стабильность правительства и последовательный политический курс на протяжении срока полномочий парламента.

Пропорциональная система, «справедливо» представляя интересы различных групп общества, подобную стабильность и последовательность не обеспечивает. Более того, ПС способствует расколу партий и формированию мелких партий, которым нет нужды объединяться в крупные — ведь они будут все равно представлены в парламенте. Так, вспомним судьбу СДП, возникшей в результате откола правого крыла Лейбористской партии («банда четырех»), которая вынуждена была влиться в Либеральную партию в 1988 г., потерпев неудачи на парламентских выборах при мажоритарной системе. Введение же ПС позволило бы получить представительство в парламенте и партиям на полюсах политического спектра (в первую очередь, правым националистическим).

Коалиция устраивала консерваторов, поскольку либдемам пришлось разделить с тори ответственность за непопулярные решения (как писала «Телеграф», «руки в крови» будут и у либерал-демократов), чего многие либдемы не хотели[951]. Такие опасения со стороны либеральных демократов звучали сразу.

Далеко не все условия коалиционного соглашения, изложенного на 30 страницах, были выполнены по тем или иным причинам. Действительно, референдум по ПС в мае 2011 года одновременно с местными выборами (по инициативе Н. Клегга) через год после формирования коалиционного правительства стал не столько голосованием собственно по ПС, сколько оценкой деятельности правительства, принимавшего «трудные» для населения меры. Стал он и оценкой «соглашательства» либеральных демократов: при явке в 42,2 % британцы проголосовали против введения ПС (67,9 %), хотя еще совсем недавно не возражали против «подвешенного парламента». Их надежды на то, что партии прислушаются к избирателям, не оправдались.

В 2014 г. состоялся референдум о независимости Шотландии. За 2 недели до шотландского референдума доли сторонников и противников независимости опасно сравнялись, и Кэмерон мог стать премьер-министром, развалившим страну. Как и в случае с референдумом о ПС, Д. Кэмерону удалось добиться результата, совпадавшего с его позицией.

В середине срока правления опросы показывали, что консерваторы серьезно отставали от лейбористов. Не сумев примирить евроскептиков и еврооптимистов в своей партии, пытаясь избежать раскола в стане тори и оттока избирателей к ПНСК, премьер-министр Д. Кэмерон в январе 2013 г. дал обещание вынести вопрос об отношениях Британии с ЕС из партийных кулуаров на референдум. В преддверии выборов 2015 г. рейтинги партий сравнялись, но преимущества у консерваторов не было: респонденты считали однопартийное правительство консерваторов «наименьшим злом» (least bad option) по сравнению с остальными вариантами[952].

На протяжении последних двух десятилетий обе ведущие партии показали, что императив завоевания государственной власти заставил их сдвинуться к центру, чтобы одной сбросить с себя имидж партии для богатых, а другой — имидж партии высоких налогов и непомерных госрасходов (tax-and-spend party). В предвыборной кампании 2015 г. тори объявляли себя «партией трудящихся», а лейбористы — «партией фискальной ответственности», то есть они перекрашивались в цвета друг друга.

Итоги выборов 2015 г. показали, что в последний момент 3 % «стыдливых» (shy) сторонников консерваторов или колеблющихся избирателей, утверждавших в опросах о симпатиях к лейбористам, заполнили избирательный бюллетень в пользу тори. Соотношение же мест в парламенте изменилось судьбоносно: тори — 51 %, а лейбористы — 36 %. В выигрыше оказалась и ШНП: 50 % голосов шотландцев принесли ей 95 % мест от квоты региона — почти вдвое больше доли голосов. Среди проигравших — либдемы. Их представляют 8 депутатов при 7,9 % голосов (чуть более 1 % мест) — в 6,6 раз меньше доли голосов.