Политическая теория феминизма. Введение - [99]

Кэтрин МакКиннон в своей часто цитируемой статье утверждала, что, хотя и феминизм, и марксизм посвящены анализу властных отношений, первый базируется на понимании сексуальности и ее эксплуатации, тогда как второй делает акцент на сфере труда:

«Сексуальность для феминизма то же самое, что труд для марксизма, то есть то, что пока чаще всего является собственностью, и именно то, что чаще всего отнимают». Таким образом, она считает, что эти две теории настолько различны в изначальных посылках, что их совмещение кажется проблематичным, а попытки синтезировать их «не принимают во внимание глубину их антагонизма или же самостоятельную цельность каждой из теорий» (MacKinnon, 1983, рр. 227, 228, 236).

Однако ее убежденность в том, что женская идентичность и угнетение могут быть сведены к сексуальности, вызывает большие сомнения и определенно не принимается всеми радикальными феминистками. Более того, далеко не ясно, почему она считает, что выделение и анализ двух видов властных структур в результате должны привести к возникновению двух противоречащих, а не взаимодополняющих теорий. Далее она заявляет, что эти теории несовместимы, поскольку феминистская методология и знание основаны на женском жизненном опыте и отсюда возникают новые, иные взаимоотношения между мышлением и реальной жизнью, когда посредством «пробуждения сознания» (см. гл. 10 настоящего издания) отрицается различие между субъектом знающим и познающим, и «женщины усваивают совместную реальность условий, в которых находятся женщины, — изнутри, а не извне» (MacKinnon, 1983, р. 268). Однако Маркс также утверждал, что революционная теория не может быть создана на основе абстрактных рассуждений или внешних наблюдений, но является результатом только конкретной практики, которую она осмысляет и отражает. Действительно, Харсток считала, что феминистки посредством метода «пробуждения сознания» заново изобрели изначальный марксистский метод, который утверждает, что теория основывается на опыте и интегрирует в себе личную и политическую трансформацию и что и то и другое являются частью одного процесса революционного действия (Harstock, 1979).

Следовательно, можно предположить, что на этом этапе нет обоснованных причин, почему марксизм должен противоречить основным феминистским постулатам. Однако для тех, кто придерживается идеи абсолютной первичности классовых или половых различий, проблемы неизбежны. Поэтому здесь необходимо отделить неспособность самого Маркса развить свои идеи применительно к женщинам от более широкого понимания того, какое развитие они могли иметь. В особенности важно помнить, что, несмотря на недостаточное развитие своего постулата, Маркс и Энгельс все же говорили о том, что воспроизводство, как и производство, является частью материальной базы общества. В «Немецкой идеологии» они писали: «… производство жизни — как собственной, посредством труда, так и чужой, посредством рождения»[158], и Энгельс утверждал, что

«общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обусловливаются обоими видами производства; ступенью развития, с одной стороны, труда, с другой — семьи»[159].

Из этого следует, что между двумя этими сферами, в принципе, возможно взаимодействие, а не односторонние причинные отношения. Значит, патриархат также обладает материальной базой, не зависящей от классового угнетения, имеющей корни в воспроизводстве и семье, а не в условиях производительного труда. Это положение обеспечивает марксистскую теорию концептуальным инструментом, позволяющим анализировать конфликт между мужчинами и женщинами, не считая при этом, что этот концепт вторичен в сравнении с экономическим и классовым расслоением. Здесь привлекаются сложные аргументы, которые будут рассмотрены ниже. Однако некоторые авторы считают необходимым сначала попытаться расширить экономические положения Маркса и использовать их для анализа конкретного положения женщин. Этот анализ в основном концентрируется на так называемых «дискуссиях о домашнем труде» и на идее, в соответствии с которой женщины рассматриваются как «резервная армия занятости».

Дискуссии о домашнем труде

На первый взгляд дискуссии о домашнем труде, большая часть которых проходила на страницах британского журнала «Нью лефт ревью» («Новое левое обозрение») в 70‑е гг., могут показаться образцом докучности и непонятности современной марксистской теории, поскольку включали мелочные терминологические разногласия, интересующие только марксистских сектантов и были далеки от реальных проблем и интересов женщин. Однако, как утверждает Вогел, эти дискуссии не являются просто «заумными упражнениями в марксистском педантизме» (Vogel, 1983, р. 21), но попытками сделать видимым домашний женский труд и, исследуя его взаимосвязь с капиталистической экономикой, утвердить его стратегическую значимость и возможные способы использования его для социалистических изменений (для обзора и анализа дискуссии см.: Foreman, 1978; Coole, 1988; Vogel 1983; Burton, 1985).

С позиций классического марксизма, в процессе развития капитализма женщины и дети постепенно должны были вовлекаться в рынок оплачиваемого труда, что, в свою очередь, должно было повлечь и усиление эксплуатации за счет понижения ценности мужской рабочей силы, поскольку отпадала необходимость оплачивать ему как содержание семьи, так и его самого. Маркс никогда не исследовал ни возможность обратимости этого процесса и распространения «семейных выплат», ни экономической значимости домашнего не оплачиваемого труда, который продолжал выполняться женщинами независимо от их участия в оплачиваемом труде. Участники дискуссий о домашнем труде были согласны как в том, что эти упущения были серьезным ограничением для усвоения марксистской теории, так и в том, что эти идеи должны получить свое развитие с целью заполнить существующие пробелы. Однако имелись и разногласий по поводу того, рассматривать ли домашний женский труд как докапиталистическую форму производства, стоящую вне денежной экономики, является ли он основополагающим для воспроизводства рабочей силы при капитализме и можно ли считать, что он имеет меновую стоимость в чисто марксистском понимании (в виде рабочей силы взрослого мужчины, продаваемой, как любой предмет потребления на рынке, когда его одежда аккуратно выглажена, а бутерброды положены в карман). Эти разногласия нельзя считать «чисто академическими», поскольку значение домашнего труда при капитализме имеет отношение к виду политического протеста, к которому могут прибегнуть женщины. Таким образом, некоторые авторы заявляют, что, поскольку домашний труд имеет цену, также как и любые другие формы производительного труда, то роль домашней хозяйки не менее важна стратегически, как и роль фабричного рабочего, а дом, как таковой, может рассматриваться как пространство анти капиталистической борьбы, так как «женщина — рабыня оплачиваемого раба, а ее рабство обеспечивает рабство ее мужа» (James (цит. по: Malos, 1980, р. 178); см. также: Dalla Costa, 1973). Исходя из этого, женщины не должны выходить на рынок оплачиваемого труда, как говорится в ранних марксистских трудах, но должны требовать, чтобы домашний труд был оплачен. Международная кампания «Оплата домашнего труда» подвергалась серьезной критике за предполагаемое непонимание марксистских понятий, за то, что домашний труд закреплялся за женщинами как их обязанность, и за нереалистичность самого требования. Однако оппоненты этой кампании доказывают, что она отвечает насущным потребностям женщин из среды рабочего класса, которые не могут освободиться от работы, доступной им на рынке труда, и что требование оплаты домашнего труда капиталистическим государством, с одной стороны, демонстрирует его значение как части классовой борьбы, с другой — подвергает сомнению тот факт, что домашний труд является естественным атрибутом женщин. Большинство авторов не идут так далеко, но с развитием дискуссии участники пришли к общему мнению, что домашний женский труд не просто является личной услугой конкретному мужчине, но, что он служит интересам капиталистической экономики, воспроизводя и сохраняя рабочую силу наиболее дешевым и эффективным способом, из чего, в свою очередь следует, что мужское превосходство в семье не просто факт индивидуального патриархатного угнетения, но что оно включено в экономические структуры.