Политическая теория феминизма. Введение - [12]

Для Оуэна частная собственность, религия и брак представляли собой нечто вроде порочной и неразделимой троицы, каждая часть которой была злом сама по себе, каждая поддерживала две остальные составляющие, и, следовательно, ни одна из них не могла быть уничтожена по отдельности. Таким образом, для того, чтобы замужняя женщина не считалась собственностью мужа, было необходимо отказаться не только от брака, но и от частной собственности[13]. Для уничтожения частной собственности было необходимо устранить источник индивидуализма и эгоистического удовольствия — семью. Чтобы достичь этого, необходимо было разрушить цементирующую силу, которая держала и скрепляла их вместе, — религию. Тем не менее, несмотря на то, что все три института логически сочетались в теории, Оуэн обнаружил, что не в силах упразднить семью на практике: большинство из тех, кто присоединялись к коммунам предпочитали жить парами, общественное воспитание детей и отделение их от семьи было весьма непопулярно, и боязнь скандала заставила его отказаться от критики семьи (хотя, в сущности, Оуэн никогда не выступал за промискуитет; он ратовал за стабильные взаимоотношения, основанные на взаимном согласии, но не на юридических ограничениях). Необходимость в подобной осторожности была продемонстрирована высоким уровнем общественной неприязни к организованной Фрэнсис Райт (Frances Wright) в 1852 г. коммуне Оуэна в Нашобе, главной целью которой была реабилитация бывших черных рабов (Eckhardt, 1984). Неортодоксальные взгляды Райт на брак («она отстаивала право на сексуальный опыт до такой степени, какую не позволял себе никто в Америке XIX в.» (Eckhardt, 1984, с. 156) спровоцировали широкое осуждение и, как следствие, лишили коммуну всяких шансов на привлечение финансовой поддержки из «респектабельных источников». Идеи Фурье об освобождающем влиянии чувственности не были приняты по тем же причинам. Он пропагандировал крайнюю сексуальную терпимость и как средство разрушения этики индивидуализма и собственничества, и потому, что считал подавление сексуальности вредным и несовместимым с идеей гармоничного общества. Очевидно, что его идеи легко могли быть использованы как повод для сексуальной эксплуатации, но на практике члены коммун Фурье широко игнорировали этот аспект его теории и демонстрировали весьма консервативное отношение к институту семьи (Muncy, 1973, с. 70). Отсюда следует, что, несмотря на то, что несостоятельность коммун часто приводится как доказательство неадекватности теорий утопических социалистов, их концепция семьи никогда не была проверена на практике.

Точно так же как в вопросах семьи и сексуальности, проблема разделения труда в социалистической теории так и не нашла выражения в опыте существования коммунн. Здесь взгляды Фурье также характеризовались особой радикальностью, поскольку он агитировал за полный отказ от специализации и разделения труда. Он считал, что труд может быть творческим и приносить удовлетворение только при условии свободного выбора и что идеальное сообщество должно быть организовано так, что каждый индивид может свободно менять одно занятие на другое. Он, по всей видимости, считал, что некоторые сферы занятости будут, естественно, более привлекательными для женщин, и утверждал, что они должны заботиться о детях, но также настаивал, что в любом роде занятий должны участвовать люди того. пола, кому этот труд был обычно несвойствен (Robertson, 1982). Это значило, что ни мужчины, ни женщины не должны выполнять одну и ту же работу в течение всей своей жизни и что домашние обязанности, как и любая другая работа, станут свободно выраженным творчеством, а не отупляющей рутиной. На практике, однако, детально разработанные теории Фурье никогда не находили систематического применения, и, несмотря на заявления мужчин об обратном, оказалось, что ответственность за домашние обязанности осталась полностью на плечах женщин во всех существовавших коммунах. В этом смысле, возможно, неудивительно, что женщины демонстрировали значительно меньший энтузиазм в поддержке утопических идей, чем мужчины, что обычно трактовалось как их политическая отсталость. Однако, как возражала Барбара Тейлор, это

«не столько относилось к потребности иметь собственную мойку, сколько ко вполне оправданному опасению погрязнуть в тяготах жизни, контроль над которой для них был весьма ограничен, и одновременно нести на своих плечах основную тяжесть утопической непрактичности» (Taylor, 1983, с. 250).

Тем не менее, как указано в начале этой главы, влияние утопического социализма и его значение для феминистской теории не ограничивается опытов коммун, но непосредственно связано с возрождением интереса к феминистским проблемам в 30‑х и 40‑х гг. XIX в., которое, хотя и было кратковременным, носило международный характер. Так, например, Фрэнсис Райт имела контакты в Англии, Франции и Америке, в то же время существовало немало прямых связей с последователями Оуэна в Англии и французскими феминистками, вдохновленными идеями Сен-Симона и Фурье. Плюс ко всему, после того как предшествующее поколение феминисток совершило прорыв в области печатного слова, такие женщины, как Фрэнсис Райт, Анна Уилер и Фрэнсис Моррисон (Frances Morrison), начали отстаивать свои позиции в публичных выступлениях и привлекали немало слушателей на своих лекциях и митингах (Taylor, 1983).