Политическая система Российской империи в 1881–1905 гг.: проблема законотворчества - [61]
Д.С. Сипягин, по оценке С.Е. Крыжановского, в должности министра внутренних дел желал стать всероссийским губернатором, вникая во все детали местного управления. Фактически это парализовало работу ведомства. «Каждый губернатор или иной старший чин, ему представлявшийся по случаю приезда в Петербург, обязан был заранее доставить директору канцелярии список дел и вопросов, о которых он собирался докладывать министру, и по всем этим предметам в департаментах составлялись справки, которые Сипягин тщательно изучал перед аудиенцией. И так как приезжие, желая проявить свое рвение, включали в списки как можно больше пунктов, то труд по составлению справок, всегда при том крайне срочных, ложился тяжелым бременем на департаменты, приостанавливавшие в разгар губернаторского сезона всякую иную деятельность». Директора и вице-директора вынуждены были помнить все детали бесконечной переписки с местными властями, чтобы срочно дать министру справку по телефону. «Неосведомленность» Сипягин очень не одобрял[707]. В итоге все время сотрудников ведомства уходило на подготовку этих справок. «Ходячей шуткой между чиновников некоторых департаментов было называть министерство конторой Капаныгина (бывшее в то время бюро в Петербурге по получению справок о сдающихся квартирах)». При таких обстоятельствах министр не мог решать текущие вопросы, передоверив их своим товарищам: П.Н. Дурново и А.С. Стишинскому[708].
Министра внутренних дел В.К. Плеве постоянно заставали что-то писавшим или же внимательно читавшим деловые бумаги[709]. Министр я финансов Н.Х. Бунге занимался делами ведомства 12–14 часов день, при этом не успевая справиться со всеми возложенными на него обязанностями[710]. Он вставал в пять часов утра и сразу же принимался за свои обязанности. Около одиннадцати выходил гулять, завтракал в двенадцать. В час дня Бунге уже поджидали докладчики. Их он принимал до пяти вечера. Потом вновь прогулка. В шесть – обед. В половине десятого Бунге засыпал в кресле на полчаса. После этого некоторое время читал. Около одиннадцати вечера обычно отходил ко сну[711].
Такой размеренный образ жизни не был характерен для его преемника – И.А. Вышнеградского. Тот взвалил на себя множество работы. Не доверяя своим сотрудникам, сам производил все самые сложные финансовые расчеты[712]. «Когда он был министром финансов, то его сотрудники забавлялись следующим образом: все исчисления, которые нужно было сделать по различным займам, они всегда давали ему делать, и он с особенным наслаждением исполнял такую работу, которая является по-настоящему работой даже не начальника отделения Кредитной канцелярии, но столоначальника»[713]. Вышнеградский работал чрезвычайно много. Его рабочий день начинался в 8.30-9 утра, а заканчивался глубоко ночью. Утром он писал бесчисленные письма чиновникам своего ведомства (у одного только В.И. Ковалевского сохранилось 50 таких посланий министра). Характерно, что даже конверт для таких писем подписывался им собственноручно. В 11–12 часов ночи он мог позвать к себе сотрудников министерства для совместной работы, которая могла продолжаться до четырех утра. В те же часы он мог читать им лекции по организации движения на железных дорогах[714].
Схожим образом себя вел министр юстиции Н.А. Манасеин, стремясь проверять каждую бумагу[715]. Он подмечал самые мелкие недочеты своих сотрудников. Так, однажды ему пришло прошение о помиловании солдата, совершившего преступление, когда тому якобы было 35 лет. Манасеин нашел метрику, которая доказывала, что на момент преступления обвиненному было 34 года. В данном случае возраст не имел никакого значения. Тем не менее Манасеин сделал строгий выговор своим подчиненным[716]. В этом отношении выгодно от Манасеина отличался следующий министр юстиции Н.В. Муравьев. Он лично отбирал сотрудников, но при этом полностью доверял им, предоставляя свободу действий[717].
С.Ю. Витте, один из наиболее выдающихся государственных деятелей конца XIX – начала XX в., предпочитал устные доклады письменным. Последние почти не читал[718]. Большинство представлений подписывал, не знакомясь с ними[719]. Однажды на заседании Комитета министров его коллеги даже заметили расхождение между его словами и содержанием представления Министерства финансов. Витте, нисколько этим не смутившись, ответил, что «не отвечает за всякий вздор, какой чиновники министерства могли написать от его имени»
