Политическая система Российской империи в 1881–1905 гг.: проблема законотворчества - [100]
В 1905–1906 гг. России суждено было измениться. В результате Первой революции появилась Государственная дума, а следовательно, выборы в представительное учреждение, объединенное правительство, легальные партии, свободная печать. Правда, как и прежде, новый порядок под давлением обстоятельств творила все та же бюрократия. Она это делала, опираясь на свой прежний опыт и отталкиваясь от уже существовавших законов. Новый строй надстраивался над прежним, заимствуя все его противоречия и присовокупив к ним новые, прежде неизвестные.
Могло показаться, что Россия жила при незыблемом самодержавии, основанном на твердых началах законности, пользуясь всеми благами дарованных с высоты престола реформ. Таков был вывод большинства учебников по русскому государственному праву. При этом оставался вопрос, что понимать под «самодержавием», под «законом» и под «реформами». Однозначного ответа не было. Некоторые полагали, что самодержавие за последние два столетия утратило свою подлинную природу и нуждалось в обновлении; что в рамках существовавшей политической системы нельзя было определенно сказать, что такое закон; что и подлинная Реформа невозможна, т. к. предусматривает демонтаж правившего режима. Весьма распространенные ответы, популярные даже в чиновничьей среде, по умолчанию предполагали критическое отношение к существовавшему положению вещей. Главная же проблема заключалась в другом: политический язык конца XIX – начала XX в. состоял из двусмысленностей, которые скорее могли служить риторическими фигурами, а не правовыми понятиями. Благодаря этому в России не было четкой иерархии нормативных актов, ясно прописанной процедуры принятия законодательных решений.
Существовавший правовой порядок критиковали у самого подножия престола. Как-то Александр III спросил близкого ему человека О.Б. Рихтера: «Я чувствую, что дела в России идут не так, как следует; я знаю, что вы мне скажете правду; скажите, в чем дело?» «Государь, – отвечал Рихтер, – Вы правы; дело в том, что у нас есть страшное зло – отсутствие законности». «Но я всегда стою за соблюдение законов и никогда их не нарушаю», – возразил император. «Я говорю не о Вас, а об нашей администрации, которая слишком часто злоупотребляет властью, не считаясь с законами». – «Но как же вы себе представляете положение России»? Отвечая на этот вопрос, Рихтер прибег к метафоре: «Я. представляю себе теперешнюю Россию в виде колоссального котла, в котором происходит брожение; кругом котла ходят люди с молотками, и когда в стенах котла образуется малейшее отверстие, они тот час его заклепывают, но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно, и мы все задохнемся.» Царь застонал.[1162]
Без «предохранительного клапана» с неизбежностью сталкивались традиционалистский миф самодержавия и необратимые модернизационные процессы, захватывавшие в том числе и сферу управления страной. Сама мифология власти предполагала максимальную ее концентрацию в руках монарха. В то же самое время постоянная «технологизация» управления вела к дифференциации функций чиновников, их профессионализации. Они порой становились носителями уникальных знаний, навыков, опыта, предоставлявшим им, в сущности, монопольное право принимать (или, по крайней мере, готовить) решения общероссийской значимости. Управленческие вызовы рубежа веков выдвигали на авансцену государственной жизни технократов, которые при этом не могли претендовать даже на толику политической власти. При таких обстоятельствах государственная жизнь неминуемо деполитизировалась. Она обращалась в большую «канцелярию», работавшую в соответствии с чаще всего неписаными правилами рутинного делопроизводства. Такой устойчивый бюрократический порядок обладал характерными чертами: а) процедура принятия решений была хаотизирована; в ней не было очевидных «полюсов»; взаимодействие институций отчасти напоминало «броуновское движение»; б) в этой системе отношений не было места политическому проектированию, а следовательно, и политикам в традиционном понимании этого слова. Говоря словами М. Фуко, в данном случае можно констатировать наличие особой дисциплинарной власти, доминировавшей в «управленческой корпорации» и подавлявшей волю каждого из ее представителей. В историографии есть термин «мнимый конституционализм»[1163]. Его используют применительно к политическим процессам в России в 1906–1917 гг. Этот термин спорен и вызывает немалые сомнения. Пожалуй, с большим основанием можно говорить о «мнимом авторитаризме», имевшим место в России до 1905–1906 гг.
