Политическая экономия рантье - [13]

Как мы видели выше, австрийская школа (Бём-Баверк) исходит из мотивов изолированного субъекта. Правда, в сочинениях её представителей мы можем найти и довольно правильные суждения о природе общественного целого. Но на деле она с самого начала ведёт анализ мотивов хозяйствующих субъектов абстрагируя от всяких связей социального характера; именно такая точка зрения типична для новых теоретиков буржуазии, и как раз эту точку зрения австрийская школа последовательно проводит во всех своих теоретических построениях. Отсюда ясно теперь, что она неминуемо должна будет контрабандным путём ввести «социальное» в индивидуальные мотивы своих «общественных атомов», если только она захочет вывести какой-нибудь социальный феномен. Но тогда она неминуемо должна будет описать громадный порочный круг.

И, действительно, эта неизбежная логическая ошибка обнаруживается уже при анализе теории субъективной ценности австрийской школы, того краеугольного камня всей теоретической системы, которым так гордятся её представители. А между тем только одна эта ошибка уничтожает смысл построенной с необычайными ухищрениями научно-экономической идеологии современного буржуа, «ибо, конечно», — как правильно замечает сам Бём-Баверк, — «это смертный методологический грех, если кто в научном исследовании игнорирует именно то, что следует объяснить»[66].

Итак, мы пришли к заключению, что «субъективизм» австрийской школы, намеренное изолирование «хозяйствующего субъекта», абстракция от социальных связей[67] с неизбежностью приводят к логическому краху всей системы; последняя оказывается столь же мало удовлетворительной, как старая теория издержек, беспомощно вертевшаяся в заколдованном кругу.

Возникает, однако, вопрос, возможно ли тогда вообще теоретическое познание хозяйственной жизни, установление её закономерностей помимо закономерностей индивидуальных мотивов. Возможен ли, говоря другими словами, тот «объективизм», который лежит в основе теории Маркса.

На этот вопрос даже Бём-Баверк отвечает утвердительно. «Невозможны» — говорит он — «законосообразные действия без законосообразной мотивации, но вполне возможно познание законосообразных действий без знания соответствующей мотивации»[68]. Но, по мнению Бёма, этот «объективистический источник знания в состоянии, в лучшем случае, доставить только очень скудную и притом, самое по себе, совершенно недостаточную часть общего знания», т. к. в хозяйственной среде «мы имеем дело преимущественно с сознательно рассчитанными человеческими действиями»[69].

Однако, мы видим выше, что скудный урожай должен получиться именно на ниве той тощей абстракции индивидуально-психологического характера, которая пропагандируется австрийской школой[70]. И не просто в абстракции здесь дело. Мы уже имели случай упоминать, что абстракция есть необходимый элемент познавательной деятельности. Ошибка австрийцев состоит в том, что они абстрагируют при исследовании общественных явлений от этих самых явлений. Очень хорошо формулирует данный пункт Р. Штольцман. «Путём изолирования и абстрагирования», — говорит он — «можно создать хозяйственные типы, настолько простые, насколько это возможно, но типы эти должны быть социальными, они должны иметь своим предметом социальное хозяйство»[71]. Ибо нельзя перейти от чисто индивидуального к социальному; даже если бы в действительности имелся исторический процесс такого перехода, т. е. если бы люди переходили от изолированного состояния к «общественному бытию», то и тогда бы можно было лишь описать исторически и конкретно этот процесс, разрешить, таким образом, проблему чисто идиографического (кинематографического) характера; но и тогда нельзя было бы построить теорию номографического типа. В самом деле, вообразим, что отдельные и изолированные производители сталкиваются друг с другом, связываются постепенно обменом и, наконец, превращаются в современное развитое меновое общество. Возьмём теперь субъективные оценки человека нашего времени. Они исходят (ниже мы будем доказывать это подробнее) от заранее сложившихся цен; эти цены, в свою очередь, слагаются из мотивов хозяйствующих субъектов, в некоторый более или менее отдалённый период времени; но они в своё время зависели от цен, которые сложились ещё раньше; эти последние явились опять-таки, как результат субъективных оценок, основанных на ещё более ранней цене и т. д., и т. д. В конечном счёте мы дойдём, таким образом, до оценок изолированных производителей, оценок, которые, действительно, уже не содержат в себе элемента цены, так как за ними не скрывается уже никакой общественной связи, никакого общества. Но анализ этих субъективных оценок, начиная с оценок современного человека и кончая гипотетическим Робинзоном, будет не чем иным, как историческим описанием процесса превращения мотивов изолированного человека — в мотивы человека современного, причём этот процесс будет изображён в обратном порядке. Ничего, кроме этого описания, подобный анализ дать не может, и никакой общей теории цены или теории меновой ценности на этой основе построить нельзя. Попытки же такого построения с неизбежностью должны приводить к порочным кругам в теоретической системе, потому что, поскольку мы хотим оставаться в рамках общей теории, постольку мы должны признать социальный элемент за данную величину, вместо того, чтобы объяснить этот элемент; с другой стороны, выйти за пределы этой величины — это, как мы видели, означает превратить теорию в историю, т. е. перейти в совершенно другую плоскость научного исследования.