Политическая экономия рантье - [12]

общества. Задача новой школы есть «смещение исторического и органического методов, как господствующих методов теоретического исследования в социальных науках, …восстановление точного, атомистического (курсив наш. Н. Б.) направления»[50].

Здесь исходным пунктом анализа делается не индивидуум данного общества, обладающий социальной связью со своими «сочеловеками», а изолированный «атом», хозяйствующий Робинзон. В полном соответствии с этим представлением находятся те примеры, которые приводит Бём-Баверк для доказательства своих положений.

«У обильного источника пригодной для питья воды сидит человек» — так начинает наш автор свой анализ ценности[51]. Затем перед нами проходят: путешественник в пустыне[52], изолированный от всего мира сельский хозяин[53], поселенец, избушка которого одиноко стоит в первобытном лесу [54] и т. д. Такие же примеры мы видим и у К. Менгера: «обитатель первобытного леса»[55], «житель оазиса»[56], «близорукий индивидуум на уединённом острове» (!)[57], «изолированно-хозяйствующий земледелец»[58], «потерпевшие кораблекрушение»[59] и т. д. и т. д.

Мы видим здесь ту же самую точку зрения, которая когда-то была отчётливо формулирована «сладчайшим» из экономистов, Бастиа. В своих «Экономических гармониях» он писал: «Экономические законы действуют одинаковым образом, идёт ли речь о совокупности многих людей, о двух индивидуумах или даже об одном человеке, вынужденном обстоятельствами жить изолированно. Индивидуум, если бы он мог жить некоторое время изолированно, был бы зараз капиталистом, предпринимателем, рабочим, производителем и потребителем. Вся экономическая эволюция совершалась бы в нём. Наблюдая каждый составной элемент её — потребность, усилие, удовлетворение, даровую полезность и полезность, сто́ящую труда, он мог бы составить себе понятие обо всём механизме в целом, хотя бы последний и был сведён к его наипростейшему выражению»[60].

И раньше: «Я утверждаю, что политическая экономия достигла бы своей цели и исполнила бы свою миссию, если бы она окончательно показала следующее: то, что правильно по отношению к (одному) человеку, то правильно и по отношению к обществу»[61].

Буквально то же говорит и Джевонс: «Общая форма законов политической экономии одинакова для индивидуумов и для наций»[62].

Как, однако, ни стара и как ни почтенна эта точка зрения, она абсолютно неверна. Общество не есть (как — сознательно или бессознательно — предполагается здесь) арифметическая сумма изолированных индивидуумов; наоборот, хозяйственная деятельность индивидуума предполагает, как своё условие, определённую общественную среду, в которой выражается социальная связь отдельных хозяйств. Мотивы изолированного человека совершенно отличны от мотивов человека, как «общественного животного», ибо в то время как для первого внешней средой является только природа, мир вещей в их первобытной неприкосновенности, для второго внешней средой является не только «материя», но и особая социальная среда. Перейти от изолированного человека к обществу можно только перейдя через эту социальную среду. В самом деле, если бы у нас была лишь сумма отдельных хозяйств, но не было бы никаких точек соприкосновения между ними, не было бы особой среды, которую Родбертус удачно назвал «хозяйственным общением», то тогда у нас не было бы и общества. Теоретически можно, конечно, охватить и простую сумму разрозненных и разобщённых хозяйств единым понятием, сжать их в одну «совокупность». Но эта совокупность будет нечто совершенно иное, чем та совокупность, которую представляет из себя общество, как система хозяйств, тесно связанных между собою и находящихся в постоянном взаимодействии. В то же время, как в первом случае, связь создаётся нами самими, во втором случае она нам дана в действительности[63]. Таким образом, только как член социальной хозяйственной системы, а не как изолированный «атом», может быть рассматриваем отдельный «хозяйствующий субъект». Последний действует приспособляясь к данному состоянию общественных явлений; они ограничивают, «лимитируют» (Зомбарт) его индивидуальные мотивы[64]. Это нужно сказать не только об «экономической структуре общества», т. е. не только о производственных отношениях, но и о социально-экономических явлениях, возникающих на основе данной структуры. Например, индивидуальные оценки всегда приспособляются к уже сложившимся ценам, стремление вложить капитал в банк зависит от высоты процента в данный момент, вложение капитала в ту или иную отрасль производства определяется сложившейся здесь нормой прибыли, оценка земельного участка зависит от величины дохода с него и от высоты процента и т. д., и т. д. Правда, индивидуальные мотивы оказывают «обратное влияние»; но нам важно установить, что сами они уже заранее имеют социальное содержание, а следовательно, из мотивов изолированного субъекта нельзя вывести никаких «социальных законов»[65]. Если же мы возьмём в качестве отправного пункта исследования не изолированного индивидуума, а предположим социальный момент в его мотивах данным, то в таком случае у нас получится порочный круг: желая вывести «социальное», т. е. «объективное», из «индивидуального», т. е. «субъективного», мы будем выводить его из социального же, т. е. отсылать от Понтия к Пилату.