Политэкономия от макака-резуса - [3]

— Цезарь! — громко сказал я. — У меня тоже железка есть! Такая же. Видишь?

Цезарь подошёл, осмотрел второй жетон. Свой он на всякий случай опять спрятал за щёку. Протянул руку…

— Нет! Мой! — сказал я, Цезарь фыркнул. — А теперь смотри! Смотри внимательно, Цезарь! Беру железку и опускаю её сюда… Оп!

Жетон провалился в щель на передней панели ящика, внутри щёлкнуло, и на панели приподнялась заслонка. Из заслонки выскочил апельсин, скользнул в желоб. Чуть покатался туда-сюда, как шарик в розыгрыше «Спортлото», и замер, блестя оранжевым боком. Заслонка закрылась.

Не скрою, доктор, в этот момент все мы на миг затаили дыхание: как же — исторический момент!

Но ничего не произошло. Цезарь спокойно взял апельсин и слопал его вместе с кожурой. Жетон он тоже проглотил. Потом уставился на меня наглыми глазами и стал ныть. Вероятно, желал сказать, что не успел распробовать. Связи между жетоном, опускаемым в щель, и выскакивающим деликатесом, он не уловил. Пришлось показывать ещё раз. И ещё. И ещё.

И ещё.

Всё-таки, доктор, макаки — это не шимпанзе. Нет, в конце-концов, они всё поняли. К тому времени Цезарь объелся и стал великодушен. Он даже угостил Рэма с Троцким и самок — Зиту и Гиту. У тех как раз была течка, и элита крутила с ними любовь по очереди. Вернее, по справедливости. Сначала вожак, снова вожак, опять вожак, ну а потом, если вожак не против…

Опять я отвлёкся. В общем, первым связь уловил не Цезарь, а Троцкий. Он же первым сам засунул жетон в щель и получил банан. Вожак и Рэм были так удивлены, что даже не попробовали отнять. А может, уже нажрались. Хотя вряд ли…

К вечеру уже вся стая прекрасно понимала, что нужно делать, чтоб получить вкусную еду. Мы ещё немного дали им порезвиться, оставили немного жетонов (кому досталось, сразу спрятали за щёки) и поехали к себе. Отмечать. Омар при помощи тов. Реутова добыл армянский коньяк «Двин». Помнится, первый тост провозгласил сам тов. Реутов:

— За эксперимент, выводящий биологию на новый уровень! На уровень научного обоснования неизбежности социально-исторических преобразований! — красиво и непонятно сказал он и повернулся к Кирочке: — За автора идеи — самого обворожительного биолога страны!

— Правылно! — поддержал Омар. — За вас, Ыгор Ылыч!

— Спасибо, Егор Ильич! — улыбнулась Кира.

— Егор, — улыбнулся в ответ тов. Реутов. — Зовите меня Егор.

«Сволочь!» — подумал я.

Следующий день мы дали обезьянам отдохнуть, а потом начали устанавливать «фабрики». Такие специальные автоматы с длинным рычагом. Если рычаг покачать определённое время, то автомат выплёвывает алюминиевый жетон. На который в свою очередь можно отовариться в «магазине». Поработал на «фабрике», получил «денежку» — сходил в «магазин».

А, доктор? Это Кира придумала. «Гениально! — оценил Реутов. — Т-Д-Т. Труд — Деньги — Товар. Классика!». «Интересно, — осторожно поддержал Кривяк. Профессор Вольский сказал: «Гм-м!». А Омар высказался вполне определённо и даже без акцента: «Не будут мартышки по формуле работать!». У Омара отношения с макаками были сложными: «Нэ может, чтоб из такой сволоч чэлавэк получился! Ошибся твой тёзка, Витя». Это он про Дарвина. Но Цезаря Омар уважал.

Да-да, продолжаю! Качать рычаг макаки научились легко. Запросто научились. Но и только! Дальше образовался тупик. Макаки с удовольствием качали рычаги, получали жетоны, шумно радовались, засовывали жетоны за щёку и… бежали к нам клянчить жетоны для «магазина». Они явно не могли понять, что железки, которые выдаёт автомат точно такие же, как и те, что дают люди. Что на них точно так же можно получить банан. Похоже, волшебными железками, превращающимися в жратву, для них были только те, которые давали им люди. В крайнем случае, те, которые у людей можно стырить или отнять. А то, что выплёвал автомат — это так, ерунда. Их можно вставить себе в глазницу, прилепить на лоб, поиграть, но не больше того. Но и отдавать их никому тоже нельзя, потому что — МОЁ! Сунуть за щёку — и всё. Что, люди просят? Хотят что-то показать? Не давать! Пусть свои, волшебные, дают! Дайте, пожалуйста! Дайте! Дайте, гады!

Что мы только не делали — всё без толку. Бегают, твари, с набитыми жетонами ртами и клянчат те же жетоны у нас. И так третий день. Тупик!

— Туповаты макаки, — сказал Реутов, задумчиво глядя на бокал с коньяком. — Надо было с шимпанзе пробовать. Хотя, у тех иерархия на нашу не так похожа… Может, с бабуинами?..

— Дмитрий, — поднял бокал Кривяк. — Давно хочу спросить, почему вам так важна социализация, сходная с человеческой?

— А зачем нам другая? — поднял бровь Реутов. — Мы денег на ветер не бросаем. Ну что, выпьем за благополучный провал?

Мы сидели в лаборатории. На столах коньяк и вино, фрукты и шашлык. За столами унылые пасмурные лица. То ли прощание, то ли поминки. Прощание с мечтой, поминки по безграничному финансированию.

— Жаль, — вздохнул Омар. — Так работали… Маар-р-р-тышки!

— А я верю в наших резусов, — сказала лаборантка Вика. — Надо только ещё немножечко подождать. Вон, смотрите, кто-то к «магазину» подошёл!

Доктор, я говорил вам, что у нас телекамеры были? Склероз… Так вот, мы этими камерами весь остров позаставили. А картинки приходили на мониторы. Мы тогда и слова такого не знали, экранами назвали. И вот сейчас на одном из экранов появился силуэт. Выглянула луна, силуэт превратился в средних размеров макака.