Полина. Паскуале Бруно. Капитан Поль. Приключения Джона Дэвиса - [10]
Полина устремила на меня свои огромные черные глаза, с минуту искала в своей памяти, потом вдруг воскликнула: «Альфред де Нерваль!»
«О, благодарю, благодарю, — отвечал я, — ни вы, ни я не забыли друг друга. Да, это я, тот, кто любил вас так сильно, кто любит по-прежнему. Подумайте, можно ли мне довериться?»
Внезапная краска покрыла ее бледное лицо: настолько стыдливость женщины неотделима от ее сердца; потом она отпустила мою руку.
«Долго ли вы будете отсутствовать?» — спросила она.
«Пять минут».
«Идите же, но оставьте мне этот факел, умоляю вас, темнота убьет меня».
Я отдал ей факел; она взяла его и прильнула к прутьям решетки, следя за мной взглядом. Я поспешил возвратиться прежней дорогой.
Проходя первую дверь, я обернулся и увидел Полину в том же самом положении: неподвижная, как статуя, она держала факел своей белой, как мрамор, рукой.
Пройдя двадцать шагов, я нашел лестницу, а на четвертой ступеньке — спрятанный мной лом и тотчас возвратился. Полина была в той же позе. Увидев меня, она радостно вскрикнула; я бросился к решетке.
Замок был так крепок, что пришлось обратиться к петлям и выбивать камни. Полина светила мне. Через десять минут петли одной половинки решетки подались, я потянул ее и вытащил. Полина упала на колени. Только в эту минуту она почувствовала себя свободной.
Я вошел к ней; она обернулась, схватила с камня раскрытое письмо и спрятала его на груди. Это движение напомнило мне о пустом стакане. Я взял его с беспокойством и увидел на дне белый осадок толщиной с полдюйма.
«Что было в этом стакане?» — спросил я, испугавшись.
«Яд!» — ответила она.
«И вы его выпили?»
«Знала ли я, что вы придете?» — сказала она, опираясь на решетку; только сейчас она вспомнила, что осушила этот стакан за час или за два до моего прихода.
«Вы страдаете?» — спросил я.
«Нет еще».
У меня появилась надежда.
«Давно ли был растворен яд в этом стакане?»
«Около двух суток, впрочем, я не могла определять время».
Я посмотрел в стакан; остатки, покрывавшие дно, меня немного успокоили: в течение двух суток яд мог выпасть в осадок. Полина выпила только воду, правда отравленную, но, может быть, не до такой степени, чтобы это могло привести к смерти.
«Нам нельзя терять ни одной минуты, — сказал я, схватив ее за руку, — надо бежать и искать помощи».
«Я могу идти сама», — сказала она, отняв руку с той же святой стыдливостью, что до этого окрасила ее лицо.
В ту же минуту мы пошли к первой двери; я запер ее за собой; потом достигли второй, открывшейся без труда, и вышли в монастырь. Луна сияла в чистом небе. Полина подняла руки и снова бросилась на колени.
«Пойдемте, пойдемте! — сказал я. — Каждая минута может стоить вам жизни».
«Мне стало дурно», — сказала она, вставая.
Холодный пот выступил у меня на лбу; я взял ее на руки как ребенка, пронес через развалины, вышел из монастыря и, спустившись с горы, увидел издали огонь, который разожгли мои люди.
«В море, в море!» — закричал я им тем повелительным голосом, который давал знать, что нельзя терять ни минуты.
Они устремились к лодке, причалили как можно ближе к берегу; я вошел в воду по колени, передал Полину и сам перелез через борт.
«Вам хуже?» — спросил я.
«Да!» — ответила она.
Мне было от чего прийти в отчаяние: нет ни помощи, ни противоядия. Вдруг мне пришла мысль о морской воде; я зачерпнул ее раковиной, которую нашел в лодке, и подал Полине.
«Выпейте», — сказал я.
Она машинально повиновалась.
«Что вы делаете? — крикнул один из рыбаков. — Ее стошнит, бедную женщину!»
Этого-то я и желал: только рвота могла спасти ее. Минут через пять она почувствовала судороги в желудке, которые причинили ей тем более сильную боль, что она целые три дня ничего не брала в рот, кроме яда. Когда прошел приступ, ей стало легче; тогда я дал ей стакан чистой и свежей воды; она с жадностью выпила ее. Вскоре боль уменьшилась, за нею последовало полное изнеможение. Мы сняли с себя верхнее платье и сделали постель. Полина легла, покорная как дитя, и тотчас закрыла глаза; я слушал с минуту ее дыхание: оно было частым, но ровным — опасность миновала.
«Теперь в Трувиль, — весело сказал я своим матросам, — и как можно скорее: я дам вам двадцать пять луидоров».
Тотчас мои славные рыбаки, думая, что паруса недостаточно, бросились к веслам, и судно полетело по воде, как птица, спешащая к гнезду.
V
Полина открыла глаза у самой гавани; первым чувством ее был ужас: она подумала, что видит лишь утешающий сон, и протянула руки, пытаясь увериться, что больше нет стен подземелья, потом со страхом огляделась.
«Куда вы везете меня?» — спросила она.
«Успокойтесь, — отвечал я, — эти дома, что вы видите, — всего лишь бедная деревушка; обитатели ее слишком заняты, чтобы быть любопытными, и вы останетесь здесь неузнанной столько, сколько захотите. Впрочем, если вы хотите скрыться, скажите мне только куда, и я завтра, нет, сегодня, сию же минуту поеду с вами, чтобы защищать вас».
«А если бы я уехала из Франции?»
«Куда угодно!..»
«Благодарю! — сказала она. — Дайте мне только подумать: я хочу собраться с мыслями. Сейчас у меня болит голова и болит сердце, силы истощены за эти двое суток, мысли смешались, и я близка к помешательству».
