Полигон - [7]

— Значит, надо доложить, — пробормотал Микульский, доставая свой блокнот. — Пусть комбат снимет стружку со взводного, авось поумнеет. А то будет налегать на лопаты там, где нужна смекалка.

Вечер уже давно наступил. Даль утопала в серой, постепенно густеющей дымке. А полигон словно и не думал отдыхать после дневных забот: в отдалении стальными глотками ахали орудия, приглушенно рассыпался дробный перестук пулеметных очередей. «Начались стрельбы во втором батальоне, — определил Дремин. — Завтра и нам предстоит всенощная».

Лейтенант постоял минуту около казармы, а потом вошел в офицерское общежитие. Квадратный, с колоннами посередине зал погружался в сумерки. Нечто давнее, домашнее, грезилось в них, зовущих к покою. Справа и слева уже похрапывали прилегшие на железных койках офицеры. В дальнем ряду кто-то медленно раздевался, не включая свет.

Евгений снял ремень и мундир, скинул с отяжелевших ног яловые сапоги, разобрал постель. Едва улегся и натянул на себя простынь, как почувствовал блаженное облегчение. «Сделано сегодня немало. Опять оставил позади Русинова. Куда ему гнаться за мной!.. Мог бы даже получить две отличные оценки, если бы этот губошлеп Виноходов не забыл законтрить муфту сцепления или же если бы Микульский не отминусовал за задержку на болоте, — вздыхал Евгений. — Да и шут с ним! Подумаешь, велика утрата — снизили оценку на один балл. Стоит ли печалиться? Вот только с лопатами поторопился: зампотех теперь будет звонить везде. Но старому прапорщику остается лишь ворчать да завидовать молодежи… Как там Русинов — пережил свой промах или еще ахает? За тактические учения ему тоже четверку поставили: недружно начал атаку. Да, кстати, где же он?..»

Приподнялся, ощупал койку товарища: пустая! «Сразу после ужина исчез, да так ловко, что я и не заметил, — размышлял Евгений. — Куда он мог ускользнуть? На него это не похоже: был примерным домоседом…»

На ужин собрались поздно. Анатолий все оттягивал, дескать, нечего спешить. А когда вошли в обеденную палатку, там было почти пусто. Заведующая, Любовь Гавриловна, статная и пышнотелая молодица с зеленоватыми, как у русалки, глазами подводила итог дня в окружении официанток. Она сама привечала Русинова и Дремина, словно те пришли в гости к ней.

«Неужели Толька завел шуры-муры с заведующей? — недоумевал Евгений. — Второй вечер куда-то исчезает незаметно. Если так, то он проходимец, каких поискать. Но вот вернется, прижму его к стенке».

Послышался сдержанный говор. Комбат Загоров, его заместитель по политчасти майор Чугуев и начальник штаба майор Корольков прошли в комнату для старших офицеров. Дверь почему-то осталась неприкрытой, и отчетливо слышны были голоса.

— Надоело возиться с этим нытиком! Не сдал тогда на классность, жаловаться начал, — ворчал комбат.

Евгений насторожился: речь шла о механике его взвода рядовом Виноходове. Оказывается, Микульский не просто доложил о задержке на болоте, но и сообщил, чем она вызвана. Приглашенный к майору Чугуеву на беседу, механик признался, что забыл законтрить муфту после регулировочных работ.

«А я так и не поговорил с ним после учений! — запоздало досадовал взводный. — Чего это прапорщик начал подкапываться? Вечно что-то выискивает… Ну погоди, Сарафим-Херувим, я тебя так отделаю при всех, что не захочешь больше соваться, куда не просят…»

Майор Чугуев уверял, что Виноходов впервые допустил такой промах и можно ограничиться выговором.

— Нет, Василий Нилович, тут вы в корне неправы, — возразил Загоров. — Что значит — впервые? В бою он подставил бы под удар своих товарищей, и для них это плохо бы кончилось. Для всех!.. Не говорят же, что сдался врагу или предал впервые.

Снова послышался сдержанно-возражающий голос Чугуева:

— Алексей Петрович, но нельзя же каждый такой случай возводить в трибунальную степень. В мирных условиях солдат учится всему: и умению воевать, и чувству высокой ответственности.

— Во-во-во! Чувству ответственности… А чтобы оно становилось нормой поведения, не следует ограничиваться душеспасительными беседами, как это делаете вы. Нужно наказывать — и пожестче. Только тогда будет толк. В каждом проступке, кроме факта нарушения дисциплины, надо видеть еще и тенденцию. Есть незначительные, на первый взгляд, грешки, но имеющие опасную направленность. Сегодня по вине механика засел на заболоченном участке танк. Завтра случится еще что-нибудь. А послезавтра какой-нибудь разиня-наводчик, запутавшись и потеряв ориентировку, расстреляет полигонную вышку, где будут люди.

— Не надо, Алексей Петрович. Нуль в квадрат не возводится. — Замполит любил оперировать математическими терминами. Евгений слышал, будто Загоров и Чугуев не ладят между собой. Теперь вот явственно почувствовал и усмотрел в этом угрозу для себя: спор-то зашел из-за солдата его взвода. Завтра наверняка вызовут и его, лейтенанта Дремина…

Разговор возобновился и после нескольких реплик приобрел неожиданное направление.

— Да-а, наше русское благодушие не истребила даже Великая Отечественная, — с горечью молвил комбат. — А ведь сколько прекрасных людей погубило оно! Во время войны я был пятилетним несмышленышем и то запомнил один случай. Не могу сказать, где это было, — под Гомелем или под Брянском. Мы оказались на территории, занятой фашистами. Меня то вел за руку, то нес на закорках сержант, человек сильный и добрый. Под вечер мы, очень голодные, осторожно вошли в небольшой хутор. И тут увидели такую картину: какой-то подлец ездит на подводе по дворам и требует, чтобы крестьяне сдавали продукты для вражеской армии. Сержант ловко обезоружил предателя и так его пугнул, что тот без оглядки бежал с хутора. Как вы думаете, верно ли он поступил?