Полигон - [26]

– Всё-то ты перепутал, Санёк, – заявил Калмин, – Во-первых, рассказывал никакой не Леонов, а Гречко, Георгий Михайлович. Во-вторых, говорил он не про американцев, а про себя. Это он с испытывал коньяк на орбите с Юрием Романенко. В-третьих, в невесомости и коньяк и воздух одинаково ничего не весят, и потому они смешиваются, образуя пену. И когда нажимаешь на фляжку с пеной, она не выходит, а просто сжимается. Но по сути ты всё правильно изложил – наш народ, конечно, изобретательней!

– Эх, да что вы, молодёжь, знаете о настоящих изобретениях, о настоящих испытаниях, – подал голос Палыч, – Да такое разве бывало! Красноармейцев без парашютов с самолетов сбрасывали. Прикрепляли к крыльям тихоходного самолёта четыре деревянных пенала (ни дать – ни взять: гробы). В каждом – красноармеец с винтовкой, ни жив, ни мёртв со страха. Самолёт опускался совсем низко и сбрасывал пеналы. Они падали на землю и скользили по траве, как сани. Если на пути не попадался пенёк или брошенная кем-то сеялка, или кочка, или овражек – боец оставался жив. Иногда – здоров. Реже – бодр. А в 1939 году, как сейчас помню, проводились опыты по сбросу крылатых танков с самолёта на воду. На одно озеро с бомбардировщика, а летел он со скоростью километров 160 на высоте что-то около шести метров, сбрасывали Т-37. Танк проглиссировал метров тридцать и остановился. Я сам гвозди приколачивал в то деревянное днище, что крепили к днищу танка. Однажды сбрасывали танк прямо с экипажем! Танкисты тогда получили лёгкие травмы и ордена. Да чего там… Мы к танкам крылья приделывали, и они у нас летали. Но поскольку танкисты лётному делу не обучены… Словом, не прижились проекты. Но были ведь! Это вам не опора к мотору… Это ж была игра ума. Это были поиски, ошибки и находки, тогда было жить …интересно. А вы – моторы… А что моторы? Ещё Сикорский говаривал, мол, нет ни хороших, ни лучших двигателей. есть работоспособные. И ведь не поспоришь с ним. Эх…

Палыч тяжело поднялся, опираясь ладонями о шаткий стол (Устал я чего-то, пойду, пожалуй) и принялся прощаться. Его долго не отпускали, а в двери гостиной заставили-таки выпить на посошок. Посошок оказался роковым: Палыч, что называется, «поплыл». Язык его потерял чёткость, а руки и ноги стали слушаться как-то невпопад. Он чуть было не ушёл домой в тапочках! Однако мужики поддержали его и морально и физически, двое даже вызвались проводить, благо живёт он в соседнем подъезде. Но Палыч твёрдой рукой отодвинул их в сторону, мол, сам прекрасно доберусь, без посторонней помощи, и бодрым шагом двинулся по неосвещённому коридору. Но на середине пути он страшно покачнулся и ударился плечом в стену. А потом… С треском стена подалась, и Палыч, падая, проткнул её насквозь. В темноте коридора трудно было понять, что случилось, ясно было только одно: Палыч сломал стену и вывалился наружу. Надо полагать, на улицу. С восьмого-то этажа…

Они бросились к дыре, первым бежал объятый ужасом Виктор. Возле дыры он остановился, взявшись руками за её края, но края предательски подались, ушли куда-то вперед, словно их и не было. Виктор не удержался и полетел вниз, вслед за Палычем. Сердце сжалось от предчувствия смертельного удара. Он инстинктивно выбросил руки перед собой и …сразу, без полёта, без кувырканий в воздухе, упал на что-то мягкое. Он не успел закричать, он не успел даже набрать воздуха в лёгкие. Что за чертовщина? Он ощупал то мягкое, на что он упал. Палыч! А сзади, в пролом, уже кричали вовсю «Па-а-алыч!»

– Ну чего орёте? – зло сказал Виктор, – Тут помещение какое-то. Подъезд, что ли… Наташка! Тащи фонарь!

Сломанная стена оказалась вовсе не стеной – Палыч прорвал, падая, лишь несколько склеенных слоёв обоев. А упал он на бетонный пол. Сейчас Палыч стоял на ногах и остервенело отряхивался («Ну ты дал, Палыч», – хихикнул кто-то из коридора, – «прям как красноармеец без парашюта!»). Виктор повёл фонарём: с четырех сторон его окружали голые неоштукатуренные стены, выставляя напоказ ряды красного кирпича. Посреди серого потолка торчал подвешенный на жёстком проводе одинокий патрон для лампочки. На той стене, что была впереди, блеснуло стекло. Виктор посветил, чтобы разглядеть, что это. Окно! На полу, в пыли, валялась старая треснутая строительная каска, какие-то поломанные ящики, грязная, заляпанная краской и известью лавка из необструганных досок и такой же грязный, грубо сколоченный, стол. В углу он нашёл мятую кастрюлю и мастерок. Виктор поводил лучом по стенам. Дверь в помещении была одна. Единственная. И было окно, тоже одно. Две другие стены оказались глухими. Стало быть, помещение было частью квартиры. А раз так… Наташка! Тащи рулетку!

…На неделе Виктор сходил в ЖЭК, где всё и прояснилось. Оказывается, в этой самой комнате у строителей была устроена бытовка – там обедали, переодевались, хранили инструмент. А когда пришла пора дом сдавать, не успели её отделать, и, чтобы не ударить в грязь лицом перед приёмной комиссией, просто спрятали её, закатав обоями в несколько слоёв. А потом про комнату забыли.

Само собой, ЖЭК комнату отремонтировал – пришли рабочие, оштукатурили, положили паркет, провели проводку, наклеили обои. И всё бесплатно и вне очереди. Вот такой получился у Виктора с Наташкой старый Новый год, с настоящим чудом.