Полет орла - [64]

– Тем более, что завтра или, может быть, на следующий день армия выступает, – напомнил Александр Никитич. – Да, как это ни печально, но война продолжается. Желаю вам процветания в вашем искусстве.

Спустя некоторое время Сеславин собрался последовать за Сен-Обеном, но баронесса Амалия попросила его задержаться. Она подошла к его креслу и тихо сказала:

– Не уходите. Не оставляйте меня сегодня одну, мсье Александр.

Она смотрела на него полузакрытыми глазами с улыбкой, полной откровенного очарования и соблазна. Он взволнованно ощущал, как каждая жилка этой женщины полна сейчас трепетной, сильно пульсирующей, горячей крови. Она не скрывала желания, из-за чего Александр Никитич поначалу чувствовал некоторое смущение. Но молодость брала свое.

– Вы не шутите, госпожа Амалия? – Сеславин привлек ее к себе на колени.

Дальше все было быстро и просто. «На войне как на войне», – с усмешкой сказала баронесса.

– Проводите меня в спальню, мой генерал. Сегодня ночь, как говорила когда-то моя английская гувернантка «to the happy few», то есть «для немногих счастливцев».

Сеславину оставалось сопроводить Амалию в спальню и оставаться там до рассвета.

Рано утром он шел в расположение Сумского гусарского полка и вспоминал благоухающее тело и пышные волосы баронессы. Ему казалось, что блаженство его было слишком коротким и неповторимым. Подробности: ласки, стоны и обещания не хотелось вспоминать, потому что вместе с радостью примешивалась вполне понятная печаль. Увидит ли он еще когда-нибудь ее карие глаза, смеющиеся губы, стройную и округлую фигуру, заключенную в совершенные женские формы? Будет ли он сам жив через день?

Войска должны были выступать после обеда. Однако собралось совещание на высшем уровне командования. Графа Витгенштейна, князя Шварценберга, Блюхера и других членов военного совета приглашали император Александр I и император Фридрих-Вильгельм III.

Известие это пробудило в Сеславине настойчивое желание снова увидеть баронессу Амалию, а может быть, и обнять ее. Сеславин надел простой мундир без регалий и эполет. Накинул поверх свой старый конноартиллерийский плащ. Слегка поразмыслив, положил за пазуху пистолет и попросил корнета Абалкина проводить его верхом до определенного места. Там кончались городские строения и было больше отдельных особняков, окруженных ухоженными садами. Абалкин тотчас привел двух лошадей.

– Куда поедем, ваше превосходительство? – спросил он, простодушно и вместе с тем хитровато улыбаясь.

– Я укажу куда, – без строгости в голосе сказал Сеславин. – Подождите меня около часа. Если я не приду, возвращайтесь в полковой лагерь.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

К нему пытался присоединиться немецкий полковник Троф, слегка подвыпивший и старавшийся всячески выказать молодому русскому генералу свою симпатию.

– Скоро мы выгоним Бонапарта за Рейн, и тогда честные германцы еще больше выразят вам свое радушие и гостеприимство, – убеждал плотный краснолицый Троф Сеславина. От полноты чувств он даже запел:

Am Rhein, am Rhein,

Da wachset unser Reben,

Da bluhet unser Gluk…[28]

С трудом Александр Никитич отбоярился от назойливого весельчака, ссылаясь на какое-то важное дело. По-немецки он говорил довольно сбивчиво, и потому Троф его, видимо, уличил в лукавстве.

– А! Фрау? Или фройлейн? Тогда я умолкаю и не смею вам мешать, господин генерал, – захихикал полковник, еще горячее проникаясь к нему дружескими чувствовами.

Подъехав довольно близко к особняку, окруженному невысокой каменной оградой, Сеславин сказал Абалкину:

– Значит, подождете немного и… ну, как условились.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Сеславин пошел по неширокой, петляющей среди гористой местности улице. Несколько раз останавливался. Однако продолжил путь, и вот наконец тот особнячок, что арендовала прелестная баронесса. Уже стемнело, рваные чумазые облачка то затмевали, то снова открывали яркую луну. Ночь была теплая, только с лесистых гор прилетал порывами мягкий, почти летний ветерок.

Калитка оказалась закрытой. Сеславин прошел вдоль невысокой стена. «Собак я прошлый раз не заметил, так что препятствий не предвижу, – не без озорства внушал себе бывший партизан. – Если Амалия легла уже почивать, дерзну ее разбудить и тогда…» Сердце его забилось гораздо чаще после этих соблазнительных мыслей. Без особых усилий, правда, стараясь не напрягать раненое плечо, он преодолел ограду. Слегка посмеиваясь сам над собой, внимательно осмотрел двухэтажный особнячок. «Так, что же дальше?» В доме прислуживал пожилой слуга и молоденькая, темноволосая служанка. Насколько он заметил, – худенькая, стройная, в чепчике, пестром платье и коротком переднике с кружевами. Прислуживая, она таращилась на него, хотя и пыталась это скрывать. Часто и старательно делала книксен, как полагается воспитанной девушке. «Ага, значит, попробуем начать со служанки», – подумал Александр Никитич.

Верхний этаж был погружен во мрак, а нижний… В углу нижнего этажа, в одном из окошек, мелькал слабенький огонек: скорее всего, огарок свечи. Большой фонарь над входом погас. С улицы послышалась веселая болтовня и тихий смех. Какая-то счастливая парочка кокетничала и целовалась, пересекая улицу. Сеславин подошел к окошку со слабым светом и осторожно постучал.