Полет кроншнепов - [43]

Все лето я как одержимый работал в отцовском саду. Я все время насвистывал небольшой отрывок из «Неоконченной» Шуберта, я не забыл ее. Тщетными оставались мои попытки воскресить в памяти ее образ. С неимоверной скоростью толкал я перед собой по рельсам тяжеленную вагонетку, и даже отец, заметив это, пытался унять мой пыл; в бешеном темпе я собирал томаты, успевая наполнить две корзины, пока отец едва управлялся с одной. Широко открытыми от изумления глазами смотрел он на то, как я с лихорадочной быстротой резал шпинат и укладывал его в ящики. Вязал в пучки морковь, рвал стручки фасоли, что касается последнего, у меня получалось даже быстрее, чем у мамы, которая, к слову сказать, в свое время нередко одерживала победы в состязаниях на скорость. Мы работали рядом, мама и я, сидя на корточках на влажной земле среди фасолевых кустиков, мама все жаловалась, что из-за бурых улиток на листьях появилось бесчисленное множество дыр. А мне хотелось поделиться с мамой моими переживаниями по поводу Марты, но я все никак не мог начать и давил, давил этих слизняков, пока от них не оставалась лишь темная кашица. И даже камышовые заросли, которые всегда помогали мне обрести душевное равновесие, были не в силах отвлечь меня от мыслей о Марте. Но, несмотря ни на что, лето выдалось щедрое, мне удалось собрать материалов о птицах больше, чем за многие прошедшие годы. Каждый вечер после ужина я садился в лодку и брался за весла, меня не пугал дождь, а однажды случилась жуткая гроза, и отец запретил мне выходить, но я его не послушал. Тогда отец поднялся из-за стола — мы только что поужинали — и загородил собой дверь, но я небрежно отодвинул его в сторону и услышал вслед голос мамы: «Маартен, не надо».

Но даже ей я уже не мог подчиняться. Я отплыл, когда вода стояла еще спокойная, неподвижная. Вечернее небо со всех сторон обложили грозовые тучи. Примолкли птицы. И внезапно один за другим по водной поверхности ударили порывы ветра, в один миг вода поднялась, пенисто забурлила, и теперь мне приходилось грести, удерживая лодку против ветра. Вот, оторвавшись от облаков, небо вспороли первые зигзаги молний. Мне не было страшно. Грозовые разряды следовали один за другим, выхватывая из темноты на короткий миг пришедшие в движение камыши и бурлящую воду. При первых ударах грома я сразу вспомнил маму, которая всегда в этих случаях говорила: «Глас божий».

Последовал сильнейший громовой раскат, я на миг перестал грести, и лодка чуть было не опрокинулась. Что же я раньше не догадался? Ведь я мог видеть ее не только в школе, но и в церкви — Тео, помнится, рассказывал, что они с ней из одного прихода. А Тео был из свободно-реформатской догматической церкви. Если я в воскресенье соберусь съездить в тот город, то обязательно увижу ее, потому что свободно-реформатская церковь там одна, а ее прихожане — народ, аккуратно посещающий все проповеди. Дождь забарабанил по спине, и вмиг на мне не осталось сухой нитки. Между камышей тут и там качаются на волнах чомги, они не прячутся под воду при моем приближении. Я распрямляюсь в лодке, на фоне низкорослой растительности я буду самой высокой точкой. И все-таки молния не поразит меня, потому что мне сейчас известно, как увидеть ее.

Несколько лет назад отец купил замóк, потому что не хотел, чтобы я брал лодку по воскресеньям. Он поставил ее на прикол, заперев причальную цепь на замок. Тогда я вырвал из земли и кол, и блок с кольцом, все вместе. С тех пор, если я отправлялся на лодке, отец только ворчал, посылая мне вдогонку библейские проклятья. Мама же только вздыхала и скрепя сердце примирилась с моими воскресными вылазками. Я рассказал ей, что мне необходимо наблюдать птиц ежедневно, чтобы иметь полное представление об их жизни. Да, но что же они скажут мне на сей раз? Мне придется рассказать им, что я собираюсь поехать в другую церковь, которая находится так далеко, что без велосипеда туда не доберешься. Как они отнесутся к этому? Я сидел за столом, мама расчесывала свои длинные волосы, отец угрюмо пил чай, и тогда я отважился.

— Я хочу послушать, как читает проповедник в другой церкви.

Щетка замерла в волосах, чашка повисла в воздухе, более, чем когда-либо, отцовское лицо сейчас походило на кусок обработанной древесной коры.

— Мать, — пришел в себя отец, — в этого мальчишку вселился дьявол. Не много ли за одну неделю — сначала гроза, теперь — другая церковь.

Он резко опустил чашку на стол и стукнул кулаком по деревянной крышке.

— Сопляк какой, не позволю!

— Ну, угомонись, — пыталась урезонить его мама.

— Вечно ты во всем ему потворствуешь. А зачем? Вот он и делает все по-своему, мерзавец, но у меня это не пройдет, я выбью ему дурь из башки.

— Ну что ты. — Мама все еще пыталась успокоить отца. Но ее слова лишь разжигали его ярость. Изрыгая дикие звуки, он подскочил ко мне, рывком поднял со стула и ударил по спине.

— Ты что, — обернулся я, — опять, как раньше, хочешь дать волю рукам и ногам?

Случалось, в детстве он швырял меня на пол, пинал ногами и при этом орал: «Я изувечу тебя!» Мама обхватывала его сзади, пыталась оттащить, а я истошно визжал: «Больше не буду, никогда больше не буду!»