Полет кроншнепов - [45]

В ПОИСКАХ ЦЕРКВИ

«В любой момент я могу со всем рассчитаться» — позднее эта мысль о самоубийстве станет привычной, ее всегда удобно иметь под рукой в тяжкую минуту, она возникла, когда я ехал на велосипеде по знакомой с детства прибрежной тропинке, и походила на далекие всполохи зарницы перед близкой грозой. Словно все эти годы я был погружен в глубокий сон и вот пробудился, подобно герою шубертовского «Зимнего пути». Как и его мечтателю, мне не суждено заключить ее в свои объятья, я, так же как и он, принял цветы, которыми мороз разукрасил стекла, за настоящие. Я всегда лелеял мечту о том, что между Мартой и мной однажды нечто произойдет и за этим последует наше сближение. Однако ее испуг и неловкое бегство поколебали эту веру, но и другая вера пошатнулась: после того посещения церкви я еще сильнее прежнего стал сомневаться в Евангелии, ибо в этом благовестии как раз и не нашлось ничего, что удержало бы меня от подобных сомнений. Что тебе проку от спасения во Христе и переселения по смерти в царствие небесное, если она, едва завидев тебя, в ужасе бежит. Живи хоть до скончания века на небесах, но никогда не унять тебе боли от сознания ее недосягаемости. Я понимал, что это примитивная, недостойная и страшная мысль, она представлялась мне так явственно, что, испугавшись, я решил было забыть все, чтобы сохранить веру. Теперь я вечерами напролет просиживал в мансарде дядиного дома, изучал труды по теологии, углублялся в мудреные тонкости догматики. Наш университетский проповедник не только рекомендовал мне, что следует читать, но даже давал с собой разные книги. Коль скоро предметом жарких споров могло быть обоснование разницы между десницей и перстом божиим, как это явствовало из догматических изысканий о провидéнии, то вера, конечно же, покоилась на истине. Но чем больше я читал, тем чаще ловил себя на мысли, что теологи не случайно изощряются в поисках ответа именно на такого рода вопросы и уклоняются от главной проблемы: был ли Иисус на самом деле сыном божиим? В одном из журналов местной церковной общины, который получали дядюшка и тетушка, я наткнулся на объявление, что автор этих известных книжек в зеленом переплете прочитает проповедь в церкви одного из окрестных приходов, и немедленно решил ехать туда. Мне хотелось встретиться с тем человеком и убедиться на месте, в самом ли деле он уклоняется от ответа на этот вопрос.

Итак, в один из весенних мартовских вечеров я отправился в путь, оставив позади замызганные окраинные кварталы университетского города и домишки предместья, за которыми начинался небольшой, отгороженный колючей проволокой проселок, и въехал в другую деревню, растянувшуюся на несколько километров вдоль границы дюн. Уже смеркалось, и я понятия не имел, где находится та церквушка, полагаясь только на то, что дорогу всегда можно спросить у прохожих. Сумерки быстро сгущались, в первую очередь оттого, что деревья вдоль пути становились все гуще и выше. В промежутках между стволами мелькали освещенные окна богатых домов, над каждой из вилл возвышалась антенна — пристроившись на них, черные дрозды насвистывали свои вечерние песни. Они будто перекликались друг с другом меж стволами деревьев, то мелодично, то резко, а порой, вспорхнув дружной стайкой, оглашали окрестности пронзительным разноголосьем, какое можно услышать только весенними вечерами. Здесь громче, в камышах у воды тише, птичий гомон будил во мне воспоминания о родном доме. Эту тягу я впервые сильно почувствовал, когда жил у дяди с тетей. Проходил день за днем, а я с нетерпением ждал наступления субботы и мчался на велосипеде домой, к мерцающему огоньку, который мама зажигала в чайной грелке; я торопился сесть на весла и отправиться в камыши на поиски зимородка. Теперь я понял, какое чувство испытывал к Марте: оно напоминало мою ностальгию, но без всякой надежды увидеть дом.

Езда на велосипеде доставляла мне двойное удовольствие: это движение, с одной стороны, вызывало воспоминания о моих дальних поездках домой, а с другой стороны, наполняло меня радостью свободного и независимого ни от кого полета, вселяло уверенность.

Однако пора уже и о дороге подумать. Наступило то самое затишливое время, когда люди появляются на улице, только чтобы выгулять на ночь свою собаку. Вот пожилая женщина с белой борзой, хмурый господин с фламандским бувье, молодая особа сразу с четырьмя таксами, они веером растягивали поводки каждая в свою сторону. Я проехал мимо: мне никогда не приходилось иметь дела с владельцами собак, и поэтому я им не доверял. В наших камышовых краях их просто не было. Но вот я увидел молодого человека, к счастью без собаки, а когда я подъехал к нему в полумраке тенистой аллеи, то оказалось, что в руках он держал пустую корзинку, и это поначалу смутило меня.

— Вы не скажете, где находится бульвар Блумкамплаан? — собрался я наконец с духом.

— Тут ехать еще порядочно, но найти легко. Сначала все время прямо, у светофора направо, а там первая, нет, вторая улица слева — это и есть Блумкамплаан.

Тем временем подбежала собачка, если, конечно, это микроскопическое существо можно так назвать, хозяин поставил корзинку на землю, и лилипутик забрался в нее. С корзинкой в руках молодой человек перешел на другую сторону улицы, снова спустил ее на тротуар, собачонка выпрыгнула и засеменила к следующему перекрестку, там она остановилась, потявкивая, в ожидании очередного воздушного путешествия. Я двинулся дальше, по дороге мне попадались новые и новые владельцы собак, все без исключения держали своих питомиц на поводке (распоряжение местной полиции?), так что тот молодой человек с корзинной собачкой был, похоже, единственным нарушителем. Очень скоро я добрался до бульвара Блумкамплаан, но никакой церкви там не обнаружил.