Полемика Хабермаса и Фуко и идея критической социальной теории - [9]

Исходная программная идея Хоркхаймера и поздняя теория общества Адорно обозначают, по мнению Хоннета, начальную и конечную ступени классической эпохи критической теории, в рамках которой продуктивный контакт с социальными науками так никогда и не был установлен, поскольку преобладание односторонней философии истории не оставляло места для анализа социального действия. Место социологического вопроса о видах социальной интеграции и социального конфликта в определенном обществе занимал вопрос о влиянии индивидуального субъекта влечения и экономического воспроизводства общества друг на друга. И хотя сочинения Хоркхаймера и, в еще большей степени, творческое наследие Адорно до сих пор вызывают интерес и стали предметом многочисленных интерпретаций, классическая критическая теория в неизменном виде может использоваться в качестве теоретического инструмента анализа современных обществ лишь безоглядно решительными эпигонами.

Хоннет подчеркивает то обстоятельство, что “в западногерманских дискуссиях Франкфуртская школа настолько прочно монополизировала идею критической теории общества, что продуктивное усвоение каких-либо альтернативных традиций в течение длительного времени было затруднено…” В частности, огульная и неточная “критика позитивизма”, охватившая также прагматизм, структурный функционализм и социологию Дюркгейма, сделала невозможным продуктивный диалог с американской и французской социологическими традициями и развитие социологически релевантной ориентации в рамках критической теории. Поэтому “любая попытка недогматического дальнейшего развития критической теории общества” возможна лишь посредством выхода за пределы традиции, представленной Хоркхаймером и Адорно и такой теоретическое переориентации, которая позволяла бы адекватно определить своеобразие социального[24].

В 60-е и 70-е гг., считает Хоннет, попытки такого изменения ориентации в рамках парадигмы критической теории совершаются, прежде всего, исходя из двух различных точек зрения, общим для которых является то, что они отказываются от философско-исторической модели покорения природы и, тем не менее, пытаются ответить на центральные для критической теории вопросы о способе господства и форме интеграции позднекапиталистических обществ: концепции Фуко и Хабермаса по праву воспринимаются сегодня как конкурирующие версии не-догматического продолжения классической критической теории. Обе теории характеризует стремление поставить на место представления, в соответствии с которым общество изображается как продукт актов инструментально действующего родового субъекта, такую теоретическую модель, для которой исходными являются характеристики социального действования. Правда, этот общий для них отказ от философско-исторически истолкованного понятия труда, открывающий путь к области социальных феноменов, оставшейся неосвоенной классической критической теории, является едва ли не единственным общим знаменателем, к которому можно привести социальную теорию Мишеля Фуко и Юргена Хабермаса, поскольку они рассматривают поле социального действования с противоположных точек зрения. Фуко открывает сферу социальных интеракций и конфликтов, систематически игнорировавшуюся Хоркхаймером и Адорно, благодаря тому, что он пытается свести возникновение общественного господства к процессу стратегических взаимодействий между субъектами. Но такая трактовка, как считает Хоннет, не смогла стать основой для рефлексивного обоснования критических притязаний Фукианской “теории власти”. В результате Фуко ограничился разработкой разновидности функционалистского подхода к анализу социального, в которой отсутствуют конститутивные для критики нормативные привязки. Этот дефицит Фукианской “теории власти” устраняет Хабермас, разработавший понятие коммуникативного действия: последнее позволяет как объяснить генезис власти, так и эксплицировать нормативный горизонт социального действия, с которым рефлексивно соотносятся критерии “критики власти”[25].

В свою очередь, в концепции Хабермаса соприсутствуют две социально-теоретические ориентации, которые Хоннет считает явно неравнозначными: одна объясняет общественное развитие из абстрактной логики рационализации, а другая (предпочтительная) — из конкретной логики социальной борьбы. И как раз привлечение концепции Фуко в качестве дополнительной к теоретической позиции Хабермаса позволяет акцентировать более продуктивную составляющую последней: ведь Фуко в своей “теории власти” изображает интеракции именно как социальную борьбу (“стратегические игры”). Таким образом, трактовка концепций Фуко и Хабермаса как альтернативных и взаимодополнительных версий современной критической теории позволяет, солидаризируясь главным образом с идеями Хабермаса, все же не замыкаться в его теоретическом горизонте и открывает перспективу не-догматического продолжения “критики власти”.

3.2) Маккарти: современная критическая теория как социальная критика “нечистого” разума

В отличие от Хоннета, который вводит понятие современной критической теории в связи с задачей анализа социальных патологий сегодняшнего дня и поэтому рассматривает его сугубо в контексте традиции социального критицизма, Маккарти мыслит более крупными категориями. Он связывает данное понятие с широким контекстом современных дискуссий, центрированных темой самоопределения философского мышления в ситуации “после Философии”. Маккарти полагает, что в условиях глубокого кризиса философской рациональности современная версия критической социальной теории открывает перспективу дальнейшего развития постметафизической философии. Поэтому актуальность современной критической теории связывается Маккарти не с “критикой власти”, а “критикой разума”