Полдень, XXI век, 2012 № 04 - [35]

Он манил, искушал, вселял надежду.

Я перехватил винтовку поудобнее и стал бить по аппарату прикладом. Без какой-либо определенной цели, но стараясь нанести как можно больше ущерба. Что-то затрещало внутри, что-то погнулось. С лязгом оторвалась одна из стальных решеток, покатился по полу длинный стержень с круглым набалдашником. Ударом ноги я повалил аппарат набок и колотил по нему еще с минуту.

Потом вытащил из кармана шинели пачку «Османа», зажег спичку из профессорского коробка, закурил папиросу.

Пусть все идет, как должно.

Играть со временем и пространством, пытаться изменить ход истории? Увольте, это не мое. Я парень не робкого десятка, и Фортуна меня любит. Как-нибудь устроюсь в жизни.

Я брел прочь от Покровки, ориентируясь по далекому грохоту канонады. Метель стихла, загорался тусклый рассвет. С минуты на минуту я ждал погони, которая настигнет меня. Вот так, шашкой с размаху – и не увижу никогда, думал я, какое оно будет – наше будущее.

Гнаться за будущим не имело смысла, оно давно настало для нас и уже довольно прочно утвердилось в мире, который мы раньше самонадеянно считали своим. С каждым новым днем будущее все прочнее утверждало себя, изрядно сдабривая кровью ростки нового мира.

Погоня меня так и не настигла. На рассвете Покровку атаковали наши, а к полудню меня уже отпаивали спиртом на позициях моего эскадрона. Провал порученного мне предприятия привел полковника в бешенство, но сделать он со мной ничего не успел, потому что красные начали контрнаступление, полковника убило шрапнелью, а про историю с профессором и его «материалами», которые мне не удалось доставить, никто никогда не вспомнил. А потом забыл про нее даже я, потому что Будущее взялось за меня по-серьезному.

Настало время беглецов.

Бежали все.

Одни бежали следом за великой мечтой, ослепленные ее призрачным сиянием и еще не чувствующие того жара, что вскоре изрядно опалит их, а кого и испепелит вовсе.

Другие бежали прочь от этого сияния.

Основная же масса бежала потому, что все бегут, повинуясь тому смутному и страшному инстинкту, что, должно быть, движет печально известными стадами леммингов.

Бежал и я.

После разгрома Директории мне, можно сказать, повезло. Я отправился в Манчжурию, потом в Корею, потом в Китай, где, подключив врожденный авантюризм и склонность к аферам, я оказался даже в некотором выигрыше. Наконец судьба и личная инициатива занесли меня в Соединенные Штаты, рай предприимчивых циников и дельцов с хваткой. Выброшенный, как рыба на берег, революцией в собственной стране, я пошел на подъем благодаря депрессии в стране чужой, которая стала для меня новой родиной. Скупой на ласку, но щедрой на подарки мачехой. Бутлегерство, игорный бизнес, банковские махинации. Я начал свой путь к процветанию. Мировая война лишь укрепила мое положение. В отличие от многих, я точно знал, чем все закончится. После того, как малая родина русских императоров, захваченная шайкой дорвавшихся до власти бюргеров, ополчилась на тот самый народ, с которым уже имела несчастье сражаться в этом веке и вроде бы должна была сделать соответствующие выводы, мне стало ясно, что все эти бюргеры обречены. Так и случилось.

Время шло, люди не менялись. Дела мои шли в гору. В моих имени и фамилии давно уже не осталось и намека хоть на что-нибудь русское, остатки акцента мне удалось искоренить путем долгих тренировок.

К началу шестидесятых многие могли бы позавидовать мне.

Будущее любит упорных и настойчивых.

Об истории, приключившейся много лет назад в деревне Покровке, и о профессоре, с которым свели меня дороги забытой войны, я вспомнил лишь однажды, в апреле шестьдесят первого.

Мои американские внуки были очень удивлены реакцией дедушки на утренние газеты. На первых полосах в них были фотографии улыбающегося русского парня в летной форме и признание победы Советов в космической гонке.

Дэдди выжил из ума, решили дети. Но мне было все равно.

Я, степенный седовласый господин, отец семейства, успешный предприниматель, друг конгрессменов и банкиров, добропорядочный христианин и убежденный республиканец, выпил в одно лицо бутылку русской водки и долго ходил по обширному саду резиденции в георгианском стиле, топтал лужайки и цветники и горланил песни на почти забытом языке. «Калинку», «Славянку», «Олега», что-то еще из репертуара моей дикой и страшной юности.

– У них получилось, профессор! – кричал я. – Ну что там, в будущем? Слышишь меня? Я шлю тебе привет через годы! Говорил: гунны, вандалы, гибель культуры? Небось ничего, прорвались. Красные ли, белые, а она, матушка наша, живет. Живет и побеждает, профессор, слышишь?! Первые во всем, пер-вы-е! Так-то, знай наших!

Александр Щёголев Чёрная сторона зеркала Рассказ

– Вы Оля?

– Да.

– Это Вика.

– Извините, у меня нет знакомых Вик. Ошиблись номером.

– Но вашего мужа зовут Саша?

– Да.

– Саша Щёголев?

– Да.

– Я не ваша, а его знакомая…

Тревога кольнула Ольгу в сердце. Пока ещё легко и не опасно, однако… Если никаких «Вик» в её окружении и вправду не было, то для мужа это имя значило многое, очень многое. И тут нет секрета. Вика – то, что было с ним в прошлом. До свадьбы, до нынешней жизни. Сокурсница, мучившая его пять лет и бросившая сразу после диплома. Стихийное бедствие, едва не повредившее Сашке рассудок. Неужели