Полдень, XXI век, 2012 № 01 - [15]

– Кто там у тебя? – спросил Слепень.

Сухарь мигом загородил дорогу.

– Никого. Не твоего ума дело.

Но разве Слепня остановишь? Отодвинул легко и Сухаря, и одеяло, увидел Жилу, увидел цветную Сивахину тряпку у нее в руках.

– О-о-о как! – выдохнул. – Ну-ка, выйдем.

И первым протиснулся наружу. Сухарь за ним.

– И кто это?

– Тебе какое до этого дело?

– Никакого, – спокойно ответил Слепень, и Сухарь уловил в его словах угрозу.

Он схватил Слепня за грудки – даром что ниже был его на целую голову. И прежде чем его руки сгребли в комок грубую ткань, пронеслась мысль, ясная как редкое ныне безоблачное небо, что вот сейчас он может потерять Жилу, хоть и не боялся он до сего дня ничего, но за эти три недели он успел привыкнуть к девочке-подростку, успел разменять одно чувство на другое, и вот сейчас он может лишиться ее, стоит только Слепню слово чиркнуть в трубу.

Все это успело уложиться в одно мгновение, прошедшее от Слепнего «никакого» до боли в пальцах, вцепившихся в грубую ткань робы. И тут же потоком вранья:

– Не смей, Слепень. Не лезь, куда не просят. Это дочь моя, она пришла ко мне оттуда, завтра уже уйдет. Посмотреть на меня пришла, соскучилась. Не лезь! Прибью!

Слепень спокойно отлепил кулачки Сухаря, словно пару насекомых снял с себя, но не раздавил, а отбросил в сторону. По взгляду его ничего нельзя было сказать: поверил ли, нет ли.

– Дрозд помер, – сказал. – Собирайся, пойдем.

Сухарь обомлел. Руки словно ветки сухие застыли где-то около тела.

– И эту с собой бери. Поможет. Да не ссы ты. Не скажу никому. А вот шмотье Сивахино – ты это напрасно, – отвернулся, поискал, куда бы присесть. – Она баба вздорная, мало ли что.

Не видел Сухарь, как пополз рот Слепня в немой усмешке, когда Жила вышла из землянки. В мальчишеском, с подвязанными хвостиками волосами.

Дрозд лежал возле 2011-й, птицы глаза выклевали, губы порвали острые клювы. Рядом куча обломков: деревяшки, ремни, брезентовые куски. И фигурно обрезанный кусок недавно спиленной трубы. След, едва заметный, исчезающий – как полз Дрозд от этих обломков, пока не затих, не затих навсегда.

– По-живому клевали, стервы, – Слепень сбросил свой сумарь возле размалеванной незнакомыми животинами трубы.

Сухарь видел замершее, словно замороженное, лицо Жилы.

– Отвернись, – сказал, – не смотри.

Жила не могла отвести взгляд от обезображенного Дрозда, от обломков. Сухарь подошел ближе:

– Отвернись, слышишь?

– Он птицей летел, – тихо-тихо сказала Жила, и Сухарю стало не по себе от ее слов. Будто бы стыдно, будто бы неловко от того, что не он сейчас лежит с выклеванными глазами, а Дрозд.

Он наклонился, шепнул тихо в ухо:

– Ведь это не отец твой? – хотел обнять ее, но не решился.

Жила замотала головой: нет, нет, что ты… Отвернулась, закрыла рот рукой, словно боялась, что душа выскочит из нее.

А Слепень тем временем уложил тело Дрозда по-иному: ноги вместе, руки раскинуты. Затем вытащил из сумаря пластиковую канистру, свернул, словно голову птице, пробку. Оборвал манжеты с рубахи Дрозда, плеснул на тряпки спирта, одни вложил в раскрытые ладони Дрозду, другими обложил лодыжки мертвеца. Вместе с Сухарем окружил тело обломками птицы.

Слепень поливал тело спиртом, прыскал на древесный каркас. Потом отошел, извлек из сумаря спички.

– Давай, – сказал, сунул в руку ему коробок. – Поможет? – кивнул в строну Жилы.

Сухарь подумал: нет, не нужно ей это. Махнул рукой – сами справимся.

Оба встали возле тела: Сухарь у ног, Слепень у головы. Подожгли тряпицы. Четыре огонька горели четырьмя свечками – мгновение-другое, а потом огненные ручейки побежали по рукам и ногам.

Они шли к землянке Дрозда, она была совсем недалеко – за холмами. Позади, из-за бугра к небу вилась струйка дыма. В Несвиречь улетал Дрозд.

В землянке Слепень выудил из угла какую-то бутыль, глянул на свет – чистая вроде. Вылил из канистры остатки спирта. Зачерпнул ковшом воду в ведре: поднес к носу, втянул воздух, пальцем выловил что-то, обтер о штанину. Вылил воду в бутыль, взболтнул.

– Помянем, – буркнул.

Сухарь сел за стол, тупо уперев взгляд в очерчивающие птицу линии. Жила осталась у двери, не зная, куда себя деть: землянка Дрозда совсем маленькая – куда ни шагни, сразу же под ноги мужикам попадешь.

– Как думаешь, ведь пришлют кого заместо Дрозда? – оторвав взгляд от столешницы, спросил Сухарь, хоть вопрос и был глупый, нужный разве что для того, чтобы скрасить неловкость момента.

– Не сомневайся, – Слепень вертел бутылью, пузыря жидкость. – Была б петля, а шея найдется.

Повернулся к Жиле:

– Давай-ка, малая, выйди отсюда. Мне с твоим… – запнулся, сплюнул оттого, – с ним поговорить надо.

Жила глянула на Сухаря. Тот встал, снял с крючков пару металлических кружек, сунул в руки Жиле.

– Сходи вымой. А то чего там из них хлебал Дрозд…

Жила с ковшом воды вышла наружу. Слепень проводил ее взглядом, тяжелым, словно его кулаки.

– Слушай, Сухарь. А не сделать ли так, чтобы вроде как и не помер Дрозд? Тогда и не пришлют никого?

– А как так?

– Просто. Будет твоя Жила здесь жить, за трубами Дроздовыми смотреть. Вроде как никто и не помирал.

Упер взгляд в Сухаря, давит, словно хочет глаза ему выдавить и посмотреть, какая правда прячется за ними.