Полдень, XXI век, 2009 № 01 - [39]

«Сят… эвак… ружие… цать часов…»

— Я тебе верю, — наконец произнесла она.

Мы стояли на пепелище, обнявшись. Я знал, что через несколько минут возьму ее руку в свою и мы пойдем сдаваться.

Мы пойдем каждый в свою клетку. У нее наверняка есть свои «квадраты» и «скрини». Есть тюремный психолог, тюремный юрист, инспектор, отвечающий за то, чтобы девчонки не сильно отстали от школьной программы.

Она вернется в место, в котором теперь, после глотка свободы, даже существовать невозможно.

Но я найду способ выполнить свое обещание.

Я посмотрел в сторону — там сидел кот, намывая мордочку. Он пристально посмотрел на меня, затем словно кивнул и снова принялся мыться.

Я знаю. Весь этот кошмар прекратится.

— Мы будем вместе, — тихо прошептал я.

А потом мы взялись за руки и пошли туда, где над городом крутятся вертолеты, а звук сирены пробирает до костей.

Константин Крапивко Царевна Рассказ

Горло почти прошло, и читать, лежа под одеялом и прислушиваясь к ненастью за стенами, было уютно. Журчала падающая из желоба в переполненную бочку вода, дождь постукивал в запотевшее окно. Пахло яблоками и дымком от печки. Свернувшаяся клубком Катька согревала живот. Я сделал глоток, прислушиваясь, как пивная сытная горечь обволакивает язык…

Дела были, но не делать же их под дождем? И так простужен весь. Завтра. Или послезавтра… Я подоткнул одеяло, положил открытую книгу на грудь и потянулся к магнитофону. Катька обеспокоенно вскинула голову. Битлы в магнитофоне негромко запели про «кам ту геве».

Правильно, в общем-то, запели.

Катька согласно сощурилась и попыталась лизнуть меня в руку. Я убрал руку, нашарил папиросы, закурил. Катька фыркнула и ушла устраиваться в ноги — не любила запах табака. Я взялся было за книгу, но тут дохнуло сырым холодом, стукнула открывающаяся дверь, и на террасу вошла женщина.

Незнакомая женщина. Красивая.

— Гм… — сказал я, поправляя очки. — Гм! Здравствуйте.

Женщина ничего не сказала. Она стащила с себя полиэтиленовую накидку, несколько раз энергично встряхнула ее, оросив каплями пол, и повесила поверх моего парадного пиджака.

Страховщица? Те вроде не наглые. Так хорошо все было… собес какой-нибудь? Агитатор… то бишь агитаторша? Или торговка ручками, клеем и средством от моли?

Катька соскочила с кровати, выгнула спину и, негромко шипя, двинулась к незнакомке. Маленькими шажками, по замысловатой кошачьей траектории, зигзагом. Подерет, как пить даст — подерет…

— Брысь! — прикрикнул я, садясь и нашаривая калоши. — Не трогать!

Незнакомка одернула зеленый свитер, поправила прядь русых волос и, равнодушно взглянув на кошку и на меня, прошагала в комнату. Самым наглым образом, все так же молча. Оставив цепочку грязных следов. Зараза…

Катька потрусила за зеленой незнакомкой, я побежал за ними.

Незнакомая красавица стояла посреди комнаты, критически оценивая обстановку. Красавица была недовольна.

— Рухлядь, — бормотала она, — дрянь, рвань…

— И пьянь, — вмешался я. — Вы кто будете? Чему обязан?

— Кто, кто… — скривилась красавица. — Суженая. Ох, как не везет… фатально не везет! В судьбу веришь?

Угу. Суженая. В судьбу. Веришь… Это мне не везет.

— Увы, — я развел руками. — Зато верю в осенние обострения.

— Ну и дурак, — сказала красавица. — Это все мы выкинем. Впрочем, и халупу надо сносить… терем строить… хотя на фига нам здесь терем? В Москве построим!

— Еще какие будут распоряжения? — я вытянулся во фрунт и отдал честь.

— К пустой голове руку не прикладывают, — проворчала красавица, хотя я и был в шапке по случаю болезни. — Чаю дай.

Красавица уселась за наш круглый стол. Катька запрыгнула на стул напротив нее, задрала ногу и принялась демонстративно вылизываться. Я пожал плечами, включил плиту, поставил перед незнакомкой чашку с блюдцем, подвинул поближе заварной чайничек.

— Работаешь? — красавица подтащила к себе чайничек и сунула нос в заварку.

— Угу, — сказал я. Заварка была так себе, вчерашняя была заварка. — Кочегаром, в поселке.

Красавица скривилась.

— Зато сутки через трое, — похвастался я, доставая из серванта банку с остатками варенья. — Есть время на картины. Может, настойки? Вы, верно, продрогли. Погоды-то нынче…

— Не пью, — отрезала красавица. — И ты бросишь!

Запищал на плите чайник, воды в котором было как раз на чашку. Я налил красавице чаю, достал масло и хлеб.

— Кочегар, — пробормотала красавица задумчиво, — что такое кочегар?

— Типа дворника или сторожа, — пояснил я, — только с лопатой.

— Боже мой, — схватилась красавица за голову, — боже мой, как попала… И тебя устраивает? Ты ничего не хочешь? Другое тебя не радует?

— Почему не радует? — удивился я. — Очень даже радует!

— Что? — встрепенулась красавица.

— Ну, — сказал я, — ну как? Много чего радует, так сразу и… Ладно. Радует, когда весна и девушки в легких платьях. Когда земляника и яблоки, когда гитара и дудки, и чтобы выходной и солнышко… и чтобы лес и речка. Сыр радует, покой радует, и выспаться наконец — тоже радует. Радует, когда кошка, — я погладил Катьку, — когда поэты, а не милиционеры, когда коньяк или, на худой конец, портвейн. Бездельничать радует, рисовать радует, пиво радует!

— Кошмар, жуть, бред, — красавица спрятала лицо в ладонях. — За что мне мужик… Слушай, а лук у тебя где?