Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - [207]

— Жалко, если заберет его тот, кому он меньше нужен, — на прощание заметил механик и зашагал к грейдеру той походкой, какой ходят озабоченные люди.

Спрятавшись за кустами татарника, ребята заспорили о том, надо ли катить мотоцикл в МТС.

— МТС в стороне от Петровского. Нам некогда заходить туда, — говорил Миша.

— А что я буду делать, когда ты наряд будешь получать? — спросил Гаврик.

— Будешь ждать…

— А что будем делать на станции целых три часа?

— Сидеть и ждать поезда…

— Сидеть и сидеть до победы? — кисло усмехнулся Гаврик и тут же, беспомощно разведя руками, не бел лукавства прибавил: — Ну, да старшие знают, что надо делать. Пошли.

Они молча прошли несколько десятков шагов, и Миша, разомлевший от раздумья, как бы винясь в своем бессилии выбрать правильное решение, заговорил:

— Гаврик, ты не знаешь, как мне трудно быть старшим. Деда нет, и я боюсь, что у нас что-нибудь получится не так, как нужно… Вот я и боюсь тебя отпускать…

— А ты не отпускай, а дай задание: Гаврику Мамченко прибыть на станцию в восемь ноль-ноль и ждать… Потребуй пионерского слова…

Миша устало вздохнул, но глаза его посветлели.

— Гаврик, попробуем мотоцикл прокатить, сколько можем…

Они вытащили из бурьянов мотоцикл на дорогу и медленно покатили его. У мотоцикла был сломан руль, и катить его по заросшему травой проселку оказалось не просто: он, как скользкая рыба, вырывался из рук и тотчас валился набок.

— Миша, снимем пояса и привяжем: ты свой — к передней раме справа, а я свой — слева, к заднему сиденью! — с обычным увлечением говорил Гаврик.

— Попробуем связать его, чтоб не очень крутился, — отвечал Миша.

Мотоцикл, равномерно поддерживаемый поясами, некоторое время послушно катился, хотя и медленней, чем шли ребята без него.

— Миша, ближе к развилку дело пойдет под уклон. Там только сдерживать его придется, — успокаивал Гаврик.

Но вышло совсем наоборот — тут-то как раз мотоцикл, как озверелый, стал кидаться из стороны в сторону. Приходилось и поддерживать его поясами с боков, и тянуть назад. При всяком несогласованном движении он ускользал и падал на траву.

— Видишь, прячется. Сразу понять можно, что фашистская машинка, — говорил Гаврик, стараясь рассмешить взмокревшего от усилий Мишу.

— Мне, Гаврик, от твоих слов не легче, — отвечал Миша, оглядывая пасмурные горизонты степи и с неудовольствием замечая, что они все больше приближаются и темнеют, предвещая внезапное наступление осеннего вечера.

— Миша, дотянем до развилки?

С большим трудом дошли до развилки. Отсюда завиднелись развалины длинных каменных построек МТС. Они находились в большом отдалении от села, прильнувшего к причудливо петлявшей речке Миус.

— Слышишь, за развалинами где-то работает двигатель? Слышишь — пах-пах-пах! Это ж мастерские МТС! — горячо заговорил Гаврик, желая проверить друга, не согласится ли он катить мотоцикл до самой МТС.

Но Миша ответил ему таким строгим голосом, каким он никогда еще не разговаривал.

— Ты, Гаврик, брось мне эти «пах-пах-пах»! — зло передразнил он друга. — Приказ тебе будет такой: забирай все шарикоподшипники и отправляйся в МТС. Живой или мертвый ты должен в восемь ноль-ноль быть на станции. Придешь и будешь свистом давать знать, где ты, чтобы легче тебя найти!

Гаврик хотел сказать, что если он будет мертвым, то свистать не сумеет, но, заметив, как дрожали у Миши его длинные руки, когда он пересыпал шарики из своих карманов в карманы Гаврика, решил воздержаться от шуток. Глядя на то, как Миша без его помощи, закусив губу, несколькими свирепыми рывками затянул мотоцикл в бурьяны, там его замаскировал, Гаврик заколебался, не зная, идти ли ему в МТС, и он спросил об этом товарища.

— Нет, ты пойдешь туда, передашь шарики и скажешь, что мотоцикл оставили спрятанным прямо против развилки. Катить его нам на старое место некогда, а дядя Гриша не будет знать, куда он девался!

— А если что-нибудь у меня будет не так? — засомневался Гаврик.

— Ты мне без «что-нибудь». Ждать меня будешь на станции столько, сколько надо! Хоть сто часов!

Миша рассек кулаком воздух, повернул на правый проселок, который вел к белобоким домикам села Петровского, но неожиданно вернулся.

— Гаврик, — уже миролюбиво заговорил он, — ты знаешь, что нас в МТС не посылали ни Василий Александрович, ни дедушка?..

— Знаю, что действуем самостоятельно, — ответил Гаврик.

— Да, и мне, Гаврик, так хочется, чтобы у нас все вышло хорошо. Понимаешь, чтобы не сказали: «В Сальских степях они действовали неплохо, а остались одни — не получилось. Дед Опенкин еще не научил».

И Миша, с трудом угадывая, какой бы совет дал сейчас Гаврику Иван Никитич, продолжал:

— Гаврик, ты не запались от спешки. Поберегай ноги. Вспотеешь — не напейся холодной воды… Чего-то еще хотел сказать — забыл. Иди…

Гаврику странно было думать о том, что последние напутствия Миши были очень похожи на наставления матери. Но когда так ему говорила мать, Гаврик считал это привычным и понятным. А вот наставления Миши сильно обеспокоили его. Казалось, что словами Миши ему сразу сделали наказ и дед Иван Никитич, и Василий Александрович, и Пелагея Васильевна, и все колхозники… Он бежал и останавливался, зная, что так, по мнению Миши, он сбережет силы и легче преодолеет длинную дорогу. Он на минуту загляделся было на широкую пойму извилистого Миуса, на лучи скупого облачного заката, на меловые холмы побережья, но, вспомнив наказ Миши, побежал дальше, успокаивая себя тем, что как-нибудь в другой раз он посмотрит на эту красивую картину.