Покушение на леди - [18]

– Допустим, вы составляете такое письмо, – перешел, наконец, к делу Мейер. – Допустим, ищете нужные слова в «Нью-Йорк таймс». И, допустим, хотите написать так: «Сегодня в восемь вечера я собираюсь убить женщину. Попробуйте остановить меня». Я понятно излагаю?

– Понятно, – сказал Хейз.

– Так вот. Вы начинаете искать. Не можете найти слово «восемь». И импровизируете: вырезаете часть рекламы пива «Баллантайн» – вот вам и восьмерка. Не можете найти слов «Я собираюсь убить», но находите «Я убью» и довольствуетесь этим. Тогда почему то же самое не может случиться и с Леди?

– То есть?

– Вы хотите написать «женщину», прочитываете всю газету до последней строчки и не находите нужного слова. А просматривая книжный раздел, натыкаетесь на рекламу романа Конрада Рихтера. Почему бы и нет? – говорите вы себе. Женщина, леди – какая разница? И вырезаете «Леди». По случайности слово начинается с заглавной буквы, поскольку это название романа. Подобный пустяк вас не тревожит, коль скоро мысль выражена. Но этот пустяк может заставить полицейских гоняться за женщиной-призраком, за несуществующей Леди – с большой буквы.

– Если у этого парня хватило терпения вырезать и наклеить по отдельности каждую букву в слове «вечером», – возразил Карелла, – значит, он точно знал, что хотел сказать; не находя слова, он составлял его.

– Может, так, а может, и нет, – усомнился Хейз.

– Ну, со словом «вечера» большого выбора у него не было, – заметил Мейер.

– Он ведь мог написать просто «в 20.00», – сказал Карелла, – если следовать твоей теории. Но он хотел сказать «сегодня в восемь вечера» и вырезал для этого слова каждую букву в отдельности. Нет, Мейер, ты меня не убедил. – Он снова передвинул свой стул. – Все-таки в парке блестит какая-то штуковина.

– Пусть так, не спорю, – сказал Мейер. – Я только хочу сказать, что этот псих, возможно, собирается убить не какую-то определенную женщину, именуемую Леди, а вообще любую женщину.

Карелла задумался.

– Если так, – сказал Хейз, – у нас вообще не остается никаких зацепок. Любая женщина в городе может оказаться жертвой. Что же нам делать?

– Не знаю, – пожал плечами Мейер и отхлебнул кофе. – Не знаю.

– В армии, – медленно проговорил Карелла, – нас всегда предупреждали насчет...

Мейер повернулся к нему.

– А?

– Бинокль, – сказал Карелла. – Это бинокль.

– Какой еще бинокль?

– В парке, – объяснил он. – Отсвечивает. Это бинокль.

– Да, ладно, – сказал Мейер, не придав этому значения. – Но если он имел в виду женщину вообще, считайте, у нас нет шансов...

– Кому это понадобилось рассматривать участок в бинокль? – спросил Хейз с расстановкой.

Все вдруг замолчали.

– Ему видна наша комната? – спросил Хейз.

– Возможно, – ответил Карелла.

Они непроизвольно перешли на шепот, словно невидимый наблюдатель мог не только видеть их, но и слышать.

– Не двигайтесь, продолжайте разговаривать, – прошептал Хейз. – Я выйду через заднюю дверь.

– Я пойду с тобой, – сказал Карелла.

– Нет. Если он увидит, что выходят несколько человек, то может скрыться.

– Ты думаешь, – начал Мейер, – что это...

– Не знаю, – сказал Хейз, поднимаясь.

– Ты можешь сэкономить нам уйму времени, – прошептал Карелла. – Ни пуха тебе, Коттон.

* * *

Хейз оказался в аллее, как раз за зданием участка, куда выходили камеры для задержанных, расположенные на первом этаже. Он с грохотом закрыл за собой тяжелую стальную дверь и пошел по аллее. Что за черт – у него бешено колотилось сердце.

«Не спеши, – сказал он себе, – спешкой можно все испортить». Если птичка упорхнет, мы снова останемся ни с чем, снова придется искать Леди или еще того хуже – просто Женщину. Хорошенькое дело, найти Женщину в городе, наводненном женщинами всех возрастов и размеров. Так что не спеши. Спешить некуда. Сцапай его, а если сукин сын побежит, дай ему по мозгам или подстрели, но главное, действуй не спеша, спокойно и не спеша, как будто у тебя времени хоть отбавляй и надо допросить самого медлительного собеседника в Штатах".

Он пробежал по аллее и выскочил на улицу. По тротуару, задыхаясь от спертого воздуха, потоком шли люди. Чуть в стороне дети играли в лапту, подальше, в конце квартала, мальчишки открыли пожарный кран и плескались, одетые, в мощном фонтане воды, вырвавшемся на волю. Хейз обратил внимание, что некоторые из них в джинсах и полосатых футболках. Он свернул вправо, оставив позади играющих и пожарный кран.

Как быть честному полицейскому в такую жарищу, думал он. Разрешить детям осушать городской водопровод, подвергая опасности целый квартал в случае пожара? Или, раздобыв разводной ключ, закрыть кран и обречь ребят на томительное, нудное безделье, от которого они сколачивают уличные банды, затевают драки, возможно, более опасные, чем пожар? Как быть честному полицейскому? Встать на сторону хозяйки заведения или добропорядочного гражданина, который обманывает ее?

И почему полицейский должен терзаться философскими проблемами, недоумевал Хейз, не переставая, однако, терзать себя. Он бежал.

Он бежал, пот заливал глаза, и казалось, что он стоит на месте, а парк надвигается на него, и где-то в этом парке был человек с биноклем.