Открыл ему сам Гельмут фон Мольтке и молча протянул руку. Они улыбнулись друг другу: граф — несколько сдержанно, Гёрделер — подчеркнуто оптимистично. Он всегда старался, чтобы от него исходила уверенность, однако в последнее время ему все реже удавалось произвести такое впечатление.
— В чем дело? — спросил Гёрделер, торопливо, но в то же время сердечно приветствуя присутствовавшего здесь же Ойгена Г. — Почему меня позвали сюда? Что-нибудь случилось?
— Не знаю, — как бы сожалея, ответил Гельмут фон Мольтке. — Это граф фон Бракведе настоятельно потребовал организовать встречу с вами. Он прибудет с минуты на минуту.
Гёрделер, измотанный до предела, тяжело опустился на ближайший стул и спросил:
— Бракведе — это все равно что Штауффенберг, не так ли?
— Нет, не совсем, — ответил Мольтке. — Бракведе при известных обстоятельствах может получать информацию из гестапо. У него и там есть агенты. Для него нет ничего невозможного.
Гёрделер несколько нервным жестом проверил, не сбился ли набок его изрядно поношенный галстук, и сказал:
— У Штауффенберга, как утверждают, появились совершенно новые идеи и предложения, касающиеся распределения государственных постов.
В разговор включился Ойген Г.:
— Это, конечно, ложная информация. Не следует обращать на нее особого внимания. Но главное, нельзя допустить ее распространения в наших кругах.
— И все же говорят, что в последнее время Штауффенберг совещался с Юлиусом Лебером, и не один раз, — упрямо настаивал Гёрделер. — Сам я не виделся с ним уже несколько недель.
— Но это же объясняется особенностями вашего положения, — попытался убедить Гёрделера фон Мольтке. — Ведь каждая встреча и беседа для вас, находящегося в подполье, небезопасна.
— Кардинальные изменения на последнем этапе подготовки к акции полностью исключаются, — убежденно произнес Ойген Г. — Я знаю Бракведе и Штауффенберга. Они никогда не были сторонниками рискованных авантюр. Перед тем как решиться на что-то, они наверняка все обстоятельно продумали, поэтому ваша позиция вряд ли повлияет на их точку зрения.
— Вы слишком молоды, — промолвил без упрека Гёрделер. — Когда-то и я был так же молод и честолюбив, но не бросался в водоворот событий очертя голову.
— Однако вы покинули свой пост обер-бургомистра Лейпцига, потому что не могли смириться с тем, что памятник Мендельсону собирались снести, — напомнил граф фон Мольтке.
— А может быть, я лишь воспользовался этим предлогом, а на самом деле ушел, чтобы не потерять себя.
— Вы ушли, чтобы остаться верным самому себе! — воскликнул доктор. — Что может быть понятнее?
Когда в 1932 году Брюнинг уходил, он предложил Гинденбургу, тогдашнему президенту, две возможные кандидатуры на пост рейхсканцлера — обер-бургомистров Кельна и Лейпцига, Аденауэра и Гёрделера. Но Гинденбург выбрал Папена и тем самым привел к власти Гитлера. Аденауэр укрылся в розарии в Рендорфе, а Гёрделер остался обер-бургомистром, затем стал уполномоченным по экономике, и наконец его взяла на службу фирма Бош. Он начал писать путевые заметки, затем мемуары. В 1940 году он воспевал победу над Францией, но упрекал Гитлера в бонапартизме.
— Нужно ненавидеть человека, — утверждал теперь бывший уполномоченный по экономике, — который выдает себя за скромника и будоражит миллионы людей во имя личной славы.
Беседа прервалась с появлением графа фон Бракведе. Едва поздоровавшись с собравшимися, он сразу заявил:
— Вчера гестапо выписало ордер на ваш арест, господин Гёрделер. Таково положение на сегодняшний день, и с этим надо считаться.
Присутствующие умолкли. Доктор пришел в негодование, граф фон Мольтке казался удрученным. Гёрделер на мгновение закрыл глаза, а затем промолвил, как бы оставаясь совершенно безразличным:
— Рано или поздно этого нужно было ожидать.
Бракведе кивнул:
— Если бы позднее, было бы лучше. Однако остается фактом, что вас ищет гестапо, а через один-два дня к поискам подключится уголовная полиция. Таким образом, будет мобилизована целая армия ищеек.
— А что, собственно, изменится в моей жизни? — заметил отрешенно Гёрделер, которого друзья нередко называли бродячим проповедником или сельским священником.
— Я установил контакты с некоторыми людьми из абвера, — сообщил Бракведе. — Они готовы помочь вам бежать из Германии в течение ближайших двадцати четырех часов.
— Как?! — выпрямился Гёрделер. — Вы хотите от меня избавиться? Вы уже договорились со Штауффенбергом?
— Мы хотим отправить вас в безопасное место, — пояснил решительно капитан, — и только.
— Это самое лучшее, что можно сейчас придумать, — заверил Гёрделера Мольтке.
И доктор Ойген Г. поддержал его:
— Это единственная возможность при создавшихся условиях.
— Я остаюсь! — заявил твердо Гёрделер. — Я хочу быть здесь, когда начнут развертываться главные события. А это должно произойти теперь же, не правда ли?
В беспокойные дни начала июля сорок четвертого ефрейтор Леман, по прозвищу Гном, вновь появился в Берлине. У посвященных с Бендлерштрассе — а их было не больше дюжины — это вызвало самое настоящее смятение.
— Добрый день, прелестная дама, — приветствовал Гном Элизабет, просунув нос в щель двери. Он радостно осклабился, увидев графиню, ибо всегда питал слабость к этому, как он выражался, «лебедю в курятнике». — Неужели за то время, что я отсутствовал, вы разучились говорить?
