Покушение - [25]

Эрих Гёпнер, потягивая «легкое» пиво, продолжал:

— Как бы высоко я ни ценил нашего Штауффенберга, все же нельзя упускать из виду, что ему принадлежат такие высказывания, которые кажутся моим соратникам сомнительными.

Ольбрихт знал, о каких высказываниях идет речь: о них ему аккуратно сообщали. Полковник фон Штауффенберг с беспощадной откровенностью называл гитлеровских генералов искателями теплых мест, блюдолизами и льстецами, презрительно именовал их сомнительными субъектами, которые в своем низкопоклонстве уже по меньшей мере дважды переломили себе хребет. В октябре сорок второго Штауффенберг без церемоний охарактеризовал поведение генералов как скандальное. Он требовал от них проявления мужества и решительности, пусть даже некоторые и заплатят за это жизнью.

— Вы не должны забывать, — заметил Ольбрихт, пытаясь прибегнуть к дипломатическому ходу, — что полковник имел в виду лишь известную часть генералитета, а вовсе не вас и ваших единомышленников. И конечно, не меня. Вы должны также признать, что между мной, вами и теми, кого он упомянул, имеется значительная разница.

Она действительно существовала, эта разница. Если кто-то в рейхе сопротивлялся или противодействовал планам фюрера, того бесцеремонно убирали. И наоборот, тех генералов, кто подчинялся беспрекословно, осыпали орденами и наградами. Особо благонадежные получали «почетные гонорары» — так называли крупные денежные дотации. Преданным генерал-фельдмаршалам выплачивали, например, единовременно пятьдесят тысяч марок, а некоторые из них получали в качестве премии за особые заслуги суммы до четверти миллиона или поместье.

— Лично я, — уклончиво заметил Гёпнер, — ничего не имею против Штауффенберга. Однако у некоторых моих друзей есть к нему претензии, и претензии вполне понятные. И так как ныне он взялся лично уничтожить Гитлера, у них, естественно, возникли опасения, что полковник поставит им кое-какие условия.

— Генерал-полковник, — заявил торжественно Ольбрихт, — в течение последних недель мы обсудили вопросы о создании новых правительственных учреждений и введении новых должностей — от главы государства до руководителей правительств земель и министерств. И ни один из этих постов Штауффенберг не потребовал для себя.

— А что получу я? — без малейшего стеснения спросил Гёпнер.

— Вы станете, как это планировалось и ранее, командующим армией резерва, замените генерал-полковника Фромма. А в дальнейшем перед вами откроются еще большие перспективы. Итак, можем ли мы на вас рассчитывать?

— Если на таких условиях, то вполне, — заверил собеседника опальный генерал и, как бы предупреждая и требуя одновременно, добавил: — Но только на таких условиях!

— Это невероятно! — вскричал капитан фон Бракведе. — Послушай, что ты здесь делаешь?!

Граф Фриц Вильгельм фон Бракведе был одет в гражданское: мятые брюки, мешковатый парусиновый пиджак, ношеная клетчатая рубашка. На ногах у него красовались грубые башмаки. От его элегантности не осталось и следа, и вел он себя соответствующим образом.

Лейтенант объяснил брату, почему он оказался здесь. Фриц Вильгельм вначале слушал рассеянно, но, когда Константин сообщил, что отца тяжело ранили, капитан опустил голову и весь напрягся, словно пытался получше расслышать слова брата.

Потом он приказал:

— Иди к матери, сообщи ей! Иди один! У меня сейчас нет ни минуты времени.

— Что? — растерянно спросил Константин. — У тебя нет ни минуты?

— Нет! — отрывисто бросил капитан. — Придет время, и тебя посвятят в такие дела, в которых неудача равносильна смерти. Таковы условия игры! А теперь иди, не задерживайся. Потом я позабочусь о тебе, а сейчас у меня много дел.

Константин почтительно попрощался с Лебером. Брату руки он не протянул, потому что Фриц Вильгельм считал этот жест архаическим пережитком. Лебер проводил лейтенанта к черной лестнице, и взволнованный Константин быстро зашагал прочь.

— Что вы предлагаете на этот раз? — поинтересовался Юлиус Лебер, входя в комнату, где граф фон Бракведе уже складывал перед собой документы, словно бухгалтер, подбивающий ежедневный баланс.

— Все то же, — ответил деловито капитан. Говорить о брате ему не хотелось.

Юлиус Лебер тяжело опустился на тахту и невозмутимо улыбнулся:

— Итак, очередной меморандум нашего друга Гёрделера, верно? А впрочем, почему бы и нет? Бывает и хуже. Ну, давайте приступим.

Доктор Карл Фридрих Гёрделер вырос в семье судьи, служившего в западнопрусском городке. До прихода к власти Гитлера Гёрделера прочили в рейхсканцлеры. Про него говорили, будто он носился с идеей возродить в Германии монархию, причем монархом должен был стать или представитель прежней династии, или же народный избранник.

Уже несколько лет Гёрделер, как позже указывало гестапо, «бродяжничал» по Германии. У него не было определенного места жительства: он ночевал то у друзей, то в гостиницах, а то и вовсе в берлинской ночлежке. Преодолевая большие трудности, он совершил поездку на Восточный фронт, искал единомышленников на Западе, его видели и в Скандинавии, и на Балканах.

И вот он появился у графа фон Мольтке. Сначала он постоял, внимательно прислушиваясь, на лестничной клетке. Его узкое, бледное, помятое лицо — лицо типичного чиновника — напряглось. Словно преследуемое животное, он поднял голову и принюхался, потом согнул палец и постучал в дверь.