Покушение - [19]

Хозяину дома было только тридцать пять. Он принадлежал к влиятельным кругам движения Сопротивления, занимал центристскую позицию и выступал за компромисс. Лебер и Бек ценили его, Гёрделер доверял ему, и даже вожаки коммунистических групп отзывались о нем уважительно. Штауффенберг, Бракведе и профессор Ойген Г. были его друзьями.

— А известно ли вам, какие события произошли в Бамберге в тридцать третьем? — спросил вдруг советник.

Мольтке без труда разгадал, что таким образом он пытается укрепить позиции Гёрделера, а доктор незамедлительно парировал:

— Известно! Тогда некий лейтенант рейхсвера вместе с сопровождавшей его радостно возбужденной толпой торжественно продефилировал по улицам. Этим лейтенантом был Штауффенберг. Бракведе в то время занимал пост заместителя полицей-президента Берлина, Гёрделер же был имперским комиссаром по вопросам цен и составлял секретные докладные о своих поездках за границу.

— И так далее… — вмешался граф фон Мольтке и попытался изобразить, что подобная перепалка веселит его. — Поначалу и Бек был не против Гитлера. И профессор Попиц достаточно определенно высказался за новый государственный порядок, а профессор Хаусхофер подвел под его высказывания теоретическую базу. Однако сейчас они с нами. Далее, я полагаю, что их разногласия с режимом имеют под собой более веские основания, чем нам кажется. Мы были противниками нацистов с самого начала в силу своего происхождения, воспитания, политических позиций. Да и приверженность к религии сыграла в этом не последнюю роль. А им пришлось пережить внутреннюю борьбу, чтобы принять решение, ибо их прежние убеждения вступили в конфликт с их же собственной совестью.

— У Клауса фон Штауффенберга, — веско сказал Ойген Г., — есть три выражения, которые самым точным образом характеризуют то, что он думает, В тридцать девятом он сказал: «Этот идиот развязал войну», в сорок первом: «Уж очень много побед числится на его счету», а в сорок четвертом его комментарий свелся к одному-единственному слову: «Смерть!»

Обер-лейтенант по фамилии Герберт и по имени Герберт был глубоко убежден в том, что принадлежит к элите нации. Кроме того, Герберту казалось, что ласковое солнце удачи наконец ярко светит ему: его назначили начальником службы, он получил персональный кабинет, ему оказывал поддержку сам капитан фон Бракведе.

— Мы возлагаем на вас большие надежды, — заявил он Герберту, — и убеждены в том, что нам не придется разочароваться.

— Я приложу все свои силы, — заверил его обер-лейтенант. — Наконец-то я получил задание по душе!

— Давайте не будем себя переоценивать, — заметил фон Бракведе, судя по всему, пришедший в хорошее настроение, — но я заранее уверен, что вы с этим делом справитесь. С вашими взглядами вы, надо полагать, пойдете далеко. Я могу судить об этом, ибо у меня есть брат, который мыслит так же, как и вы. И не в последнюю очередь именно по этой причине я предложил вашу кандидатуру на тот прекрасный и перспективный пост, который вы заняли. Вот почему мне хотелось, чтобы вы преподали моему брату, лейтенанту Константину, наглядный урок, каким должен быть офицер, преданный фюреру.

— Ваше доверие — большая честь для меня, — торжественно заверил Герберт.

Разговор продолжался в том же духе еще некоторое время. Он, этот разговор, словно благоухающее облако, окутывал кабинет. Не торопясь, спокойно, можно сказать, даже элегантно, капитан преподнес преданному до мозга костей нации и фюреру обер-лейтенанту приятный сюрприз: наряду с партией и ее главными учреждениями следует оказывать исключительное внимание штурмбанфюреру Майеру.

— Ваше желание — приказ для меня! — с готовностью откликнулся Герберт.

— Штурмбанфюрер Майер, как вам известно, мой друг. И я хочу, чтобы с ним у вас установились доверительные отношения. В этом я заранее полностью полагаюсь на вас.

— Будет сделано! — торжественно заверил Герберт Герберт, словно приносил клятву.

— Разумеется, вы должны меня обо всем информировать — регулярно и как можно более подробно. Все остальное определится в дальнейшем. Итак, за дело!

— На генерала Остера мы, к сожалению, не можем рассчитывать, — сообщил Ольбрихт. — Он уже длительное время находится под наблюдением. Гестапо пытается помешать абверу.

— Все эти гестаповские акции вызвала одна-единственная записка, — сказал полковник фон Штауффенберг. — В ней было указано несколько имен, и нашли ее на столе у одного из сотрудников Остера. Когда помещение обыскивали, генерал хотел было потихоньку убрать записку, но гестаповцы его опередили. Вот он и попал под подозрение.

— Мы должны учитывать все, — заметил невозмутимо Хеннинг фон Тресков, — даже то обстоятельство, что английский кислотный взрыватель вдруг не сработает. Ведь подложил же я в свое время в самолет, на котором летел Гитлер, бомбу с таким запалом, но взрыва не получилось.

Беседа длилась несколько часов. Фон Тресков был неутомим, его собеседники — тоже. Они выдвигали один аргумент за другим, искали контраргументы, устраняли противоречия, формулировали новые предложения, при этом лишь фон Тресков имел необходимый опыт: он уже несколько раз пытался избавить Германию от Гитлера.