Покушение - [21]

— Я всегда высоко ценил моего друга Фрица, — заверил их Майер, тяжело ворочая языком. — Расскажите-ка, друзья, еще что-нибудь о нем, я охотно послушаю.

Майер взглянул на высокий лепной потолок, серо-коричневый, прокопченный табачным дымом. Обои на стенах во многих местах полопались и были покрыты пятнами, словно скатерти в кабаке, которые не стирались несколько недель. Доски на полу вздулись, как сырая промокательная бумага. «Гнилое мещанство, — думал он, — распалось и разложилось. Эта война, если удастся ее пережить, пройдется плугом по целине и распашет поля для новой Германии…»

Молли высыпала окурки из пепельницы и налила рюмки. При этом ее ядреный зад вильнул сперва перед Майером, потом перед лейтенантом фон Бракведе. Герберт заметил финты подруги не без удовлетворения — ему было что предложить гостям! И кажется, они это оценили. Довольный, он откупорил шестую бутылку.

— Ну так как обстоит у него дело с бабами, пардон, с дамами? — Майер залился громким фальшивым смехом завсегдатая кабаков. — Кое-какие слабости, в конце концов, есть у каждого, и мой друг Фриц в этом плане не исключение.

— К нему это не относится! — возразил лейтенант, который старался удержать Молли на надлежащей от себя дистанции. — Мой брат — человек чести с любой точки зрения.

Круглое, как мяч, лицо Герберта заблестело.

— Я должен взять нашего капитана под защиту, — изрек он. — Нет, он своего не упустит! Даже эта недотрога, наша графинюшка, прекрасная, как Мона Лиза, конечно же, не устояла перед ним, а это что-то значит.

— Мерзкая ложь! — крикнул лейтенант. Он вскочил и швырнул на пол бокал. — Никто не смеет так утверждать!

— Что вы, что вы?! — смущенно оправдывался Герберт. — Я не имел в виду ничего плохого. Я хотел лишь выразить капитану свою глубокую признательность. Как это вы могли так неправильно меня понять, ведь мы же боевые товарищи!

Майер убрал руку с колена Молли, наклонился над столом, наполнил бокалы и как бы между прочим бросил:

— Мужчина, в конце концов, всегда остается мужчиной…

— Но мой брат женат! — закричал лейтенант высоким, срывающимся голосом. В его голубых глазах сверкала пьяная запальчивость. — Он любит жену и детей, любит больше всего на свете.

— Больше всего? — вкрадчиво переспросил Майер, прикрыв глаза веками.

— Он скорее даст себя убить, чем обманет кого-либо из своих родных.

— Отрадно слышать, — обрадовался штурмбанфюрер, плотоядно улыбаясь, — что такие люди еще живут на свете.

— Господин генерал-полковник, мы разработали несколько дополнительных планов для операции «Валькирия», — доложил Ольбрихт.

— Ну что ж, прекрасно, если вам больше нечего делать. — Фромм дал понять, что ему неприятно, когда его отвлекают от любимого дела: он был погружен в чтение ежемесячника об охоте.

— Эти дополнительные планы предусматривают более широкое использование частей армии резерва в Берлине, особенно в заградительных мероприятиях, проводимых в районе, где расположены правительственные учреждения.

Мясистое лицо генерал-полковника Фромма, похожее на физиономию бюргера, перекосила недовольная гримаса. Ему не нравилась операция «Валькирия» прежде всего потому, что подготовка ее, как он любил повторять, не являлась его заслугой. Операцию задумал и разработал его начальник штаба.

— Избавьте меня от подробностей! — не стал слушать Фромм. — Или вы непременно хотите втянуть меня в обсуждение методов использования ваших штурмовых подразделений? По-моему, эти методы малоэффективны, и я уже письменно изложил свои сомнения относительно целесообразности запланированной вами операции. Что вы теперь скажете?

Генерал Ольбрихт немного, всего какую-то секунду, помолчал. Итак, этот хитрый лис Фромм снова подстраховался. Впрочем, его откровенность давала основания для кое-каких надежд. Ольбрихт осторожно заметил:

— Но в конце концов фюрер одобрил…

— Да, одобрил! — бросил генерал-полковник. Воспоминание об этом, вероятно, развеселило его: в косых глазах заплясали искорки. — Между прочим, человек, о котором вы упомянули, — дилетант, и данный случай лишний раз это подтвердил. Он ведь даже не подозревает, какое коленце выкинут его лихие парни.

Подобные замечания не удивили Ольбрихта, они не так уж редко звучали в кабинете генерал-полковника. Конечно, когда, кроме Фромма и Ольбрихта, здесь никого не было. Генерал-полковник не терпел свидетелей. Официально он считался паладином Гитлера, но мысленно называл фюрера не иначе как дураком, а Гиммлера кабаном — в данном случае в генерал-полковнике говорил охотник. Фромм не сразу уразумел подлинную суть операции «Валькирия», хотя подробно ознакомился с планом ее проведения. А потом, когда наконец все понял, то вынужден был признать, что замысел операции просто гениален. В качестве предпосылки к ее осуществлению выдвигалась весьма возможная ситуация: в рейхе находилось несколько миллионов иностранных рабочих, что, если они создадут свою организацию и поднимут восстание? Тогда-то вступит в действие план «Валькирия» и все части, входящие в армию резерва, будут подняты по тревоге и выдвинуты на охрану партийных и правительственных учреждений, включая ведомство безопасности и гестапо.