Покупатели мечты - [11]

Мэр не отставал, его дух политика-бездельника вернулся к жизни. Видя, что аудитория внимательно слушает, он вдруг захотел покорить ее, используя юридические термины, и пошел дальше:

— Я гораздо богаче, чем вы, господин с большим ртом. Я человек высокой криминальности. — Он не знал, что «криминальный» означает «опасный, насильственный, представляющий риск для общества». На самом деле он ошибся, попав в цель, говоря так о самом себе. И продолжил: — Ах, дорогое сообщество! Если бы ты знало, кто я есть, ты бы меня полюбило.

Юристы снова расхохотались. Они никогда не видели человека, заявлявшего о себе, что он криминален. Это могла быть только комедия.

Продолжая излагать свои идеи, Учитель поделился мыслью, которая никогда не приходила мне в голову. Обращаясь к собравшимся, он громко спросил:

— Когда мы выходим из материнского лона и попадаем в лоно общества, мы плачем! Когда мы выходим из лона общества и попадаем в лоно смерти, другие плачут за нас! На входе и на выходе из жизни слезы орошают нашу биографию! Почему?

Услышав это, я задумался о том, как ему удается думать в таком переполохе. Его ученики наводили беспорядок вокруг него, на улицах движение транспорта было адским, но он продолжал демонстрировать поразительную способность создавать незаурядные идеи в неспокойной среде, как будто бы все это его не касалось.

Продавец Грез озвучивал главные вопросы человечества, вопросы, которые мы забывали ставить или которые не могли сформулировать в силу отсутствия способности к этому. С моей докторской степенью по общественным наукам я чувствовал себя так, будто был учеником начальной школы. Я не знал, как ответить на его вопрос. Видя, что мы молчим, он подбодрил нас:

— Кто не обольщается явлением существования, уподобится ребенку, который живет в театре времени, не имея ни малейшего представления о реальной жизни. Существование становится банальным явлением и более не обольщающим. Беспокойство по пустякам удаляет кислород из нашего мозга. Многие проводили десятки лет на школьных скамьях, не понимая своей роли как человеческих существ.

И снова, выудив из котла очередную идею, он вернулся к своему вопросу и переадресовал его к мозгу адвокатов:

— Почему, господа юристы, мы плачем, когда выходим из материнского лона в лоно общества, а другие проливают слезы за нас, когда мы выходим из лона общества и попадаем в лоно смерти?

Он сделал так, чтобы на этот раз Бартоломеу и Барнабе не открыли рта и не испортили атмосферу этого интеллектуального путешествия. Я подошел к ним, но внезапно рот открыл молодой Саломау.

Саломау — чувственный, умный ученик, но навязчивый и склонный к ипохондрии. Он стал лучше, когда пошел за Учителем, но уже неоднократно с ним происходили рецидивы мании. Если было солнце, он считал, что обгорел, если шел дождь, он заявлял, что простудился. Наиболее заметной манией Саломау было вставить палец в любую дырку или отверстие, которое он находил. Считая, что он знает ответ, молодой человек заговорил:

— Слезы в этой жизни происходят из-за рака, энцефалита, панкреатита, язвы двенадцатиперстной кишки, эндокардита, ретоколита, инфаркта, аневризмы, приступов сосудистых заболеваний мозга… — И он перечислил дюжину других болезней.

Слушатели были поражены, я наморщил лоб, Бартоломеу и Барнабе стали тереть затылок. Учитель поблагодарил юношу за участие. Для него наличие спора было в такой степени важно, а то и более важно, чем содержание ответа.

— Поздравляю, Саломау, но я предложу иной подход, Слезы в начале и в момент прощания с жизнью показывают, что существование — это шоу из шоу, представление представлений, набор бесчисленных эмоций. Драма и комедия чередуются. Бриз и буря, здоровье и болезнь — это привилегия живых.

И, окинув людей внимательным взглядом, он закончил, подчеркнув:

— От детей до стариков, от запада до востока, все, в конце концов, экспериментируют. В сценарии этого спектакля в большей или меньшей мере присутствуют ветерок успеха и сплетение неудачи, вкус преданности и предательства, ткань облегчения и случайность боли.

Я стал обдумывать его слова. Я никогда не считал боль и неудачу привилегией живых, но они были таковыми, потому что только живые могли испытывать их. Я забивал память моих учеников информацией, но никогда не готовил их к спектаклю существования. Я взращивал малышей до университетских дипломов, не заботясь о защите, их уверенности и способности к сопротивлению. Малыши были легко поражаемы потерями, неприятностями, насмешками, предательством, неудачами.

Учитель не хотел, чтобы мы были мазохистами, чтобы мы искали страдания, но в то же время он не хотел, чтобы мы были простодушными. Тот, кто отрицает боль или бежит от нее, усугубляет ее — вот о чем были его мысли. Тот, кто встречает свои потери со страхом, добавляет горючее в пламя своей тоски. Шоу из шоу становится пустыней. Я сократил сценарий существования. Эти слова завершали его картину о том, что жизнь циклична.

Создавалось впечатление, будто он вытягивал это учение из переулков своего собственного прошлого. Казалось, Учитель хочет признать, что в то время, когда он ходил подавленный страхом, ему пришлось повернуться спиной к своим эмоциональным монстрам, сделав их еще большими. В то же время у него была интуиция; не знаю, ложной она была или истинной, хотел ли он продать грезы юристам и подготовить своих учеников к той драме, перед которой мы предстанем, находясь рядом с ним с тех пор и впредь. Я боялся этого и на некоторое время забыл, что он только что закончил обучать нас. Как трудно выучить язык эмоций!