Покровитель птиц - [7]

— Это невозможно, — убежденно сказал Светозаров.

— Конечно, невозможно, — невозмутимо отвечал индеец, — кто спорит; но так оно и было.

— Нарисуй мне свои любимые миражи.

— Любимые все оборотни медвежьи, — заметил индеец, рисуя, — медведь, который распустил крылья, огромные, размашистые, а потом стал залетной чайкою и улетел; медведь, превратившийся в песца, растаявшего в снегу, и медведь-олень, у него на моих глазах сначала выросли рога, потом вытянулась шея, потом стал он полным оленем и только его и видели.

— А мой любимый мираж самый простенький, виденный в детстве: лужи на шоссе в сухой солнечный летний день. Ты хорошо рисуешь.

— Так же мне сказал и художник, к которому я хожу в гости в серый дом с орлом, поймавшим змею, и совами. Он учит меня писать акварелью. Я иногда прихожу в его дом в индейской одежде, его скво, тоже художница, пишет мой портрет. Бабушка говорила: встретишь человека из Сибири, верь ему; а художник этот родом из Сибири. Какие печальные миражи вот там, возле дивана.

— Они с Соловков, — пояснил Светозаров. — Ты, должно быть, не знаешь, с тюремных островов, там множество народу погибло, кого расстреливали, кого со скалы сбрасывали, кого со скальной лестницы, кто замерзал, и так далее; а у этого острова своя история, женский был лагерек, каторжная резервация, беременные, кладбище младенцев; частые миражи, как ни приеду, застаю. Они меняющиеся. Тают, опадают, осыпаются. Вон тот как сарай под дождем, этот словно наковальня огромная на горизонте.

— А те похожи на молящихся грешников. Но и на что-то еще.

— В России, — сказал Светозаров, — в Крещенье девки так гадают: бумаги лист скомкают, сожгут, а потом при свече на тень смотрят, кто что в тени увидит. Соловецкие миражи все похожи на тени спаленных гадательных миражных комков.

— Знаю, — покивал индеец, — бабушка мне показывала. Она говорила, гадать грех, а сама учила внучек воск топить, в воду лить, смотреть сначала саму фигурку, потом ее тень. Восковые фигурки — оборотни, как мои медведи миражные.

Светозаров пошел провожать индейца. Туман успел рассеяться, у ларька человек с гитарой пел, поставив на ящик свою недопитую большую кружку; пьющие слушали.

— Это Шура-из-подворотни, — сказал Светозаров.

Глава 5 ПОДВОРОТНЯ

Дело в том, что в подворотне купца Бажанова (Марата, 72), украшенной голубыми изразцами, в новогодний вечер я появился на свет Божий.

Александр Мурин «Как очевидец»

— Почему из подворотни? — спросил индеец.

Поющему очень понравился его головной убор.

— Гайавата! — воскликнул он. — Можно перышки потрогать?

— Перья. Трогай.

Потрогав, певец пояснил:

— Дело в том, что я родился в подворотне.

— Ты из бродяг? Может, ты цыган?

— Да неужто я похож на цыгана?!

— Я и армян видал голубоглазых, — сказал индеец. — И египтянок.

— Просто появился я на свет в середине тридцатых годов, — пояснил человек из подворотни, отложив гитару и отхлебнув пива. — Матушка моя в тридцать один год руководила певческой капеллою, тогда в моде были широкие платья и кофты, декретный отпуск по советским законам был жесткий, две недели до родов, две после, сроки беременности считали, как всегда, неточно, никто и не ведал, что маменька на сносях. В тот вечер в ресторане «Вилла Родэ» состоялся концерт, а после концерта стал я стучаться на выход из матушкиного живота. Она из ресторана позвонила отцу на завод «Арсенал», где дежурил он по кузнечному цеху, отец схватил директорскую «эмку», примчался к маме, стал ее журить: «Говорил вчера — не ешь пирожное с кремом! Вот и результат!» Мама успокаивала его, как могла, всё хорошо, всё в порядке, у меня всё прошло, отлегло. Отпускай заводскую машину, поедем домой на трамвае. Повез их трамвай через весь город, матушка в концертном платье, пальтишке зимнем, вагон еле едет, путь долгий, Кировский проспект, Кировский мост, Марсово поле, цирк Чинизелли, Литейный проспект, Владимирский проспект, на Загородном совсем матушке стало плохо, вышли на воздух, от Разъезжей пешком прошли, но до дома своего дойти не сумели, шагов десять осталось, в подворотне дома купца Бажанова (дом № 72 по Марата, самих Бажановых в 1917 кого расстреляли, кого в солнечный Магадан в телячьих вагончиках завезли, да, говорят, и теперь то ли в Купчине, то ли в Колпине потомки проживают), дома с голубыми изразцами, всё в тот новогодний вечер и произошло. Зеваки стоят, прохожая бабка новорожденного принимает, эй, папаша, дурень, снимай шубу, роженицу и наследника застудишь! На этой шубе матушку и меня, младенца, на верхотуру в квартиру 19 и отнесли, и несколько дней праздновали появление на свет первого внука, а потом в себя пришли, решили дитя узаконить, понесли в роддом на Кузнечный переулок возле Владимирской церкви, акушер-гинеколог артачился сперва, чем вы докажете, что ваше дитя, а не цыганское краденое, да потом меня в книгу задним числом записал.

Тут ударил он по струнам и запел:

Я родился зимой,

мать по улице шла,

в подворотне в мороз

вдруг меня родила.

Батя бледный стоял

и тихонько стонал.

— Ну-ка шубу сними, —

кто-то грубо сказал, —

ведь замерзнет пацан

и простудится мать,

будешь долго потом